Павел Александрович Мейлахс - Розница

приветствовал.

Но как же быть мне? Дверь закрыта, это несомненно. Я попытался понять причину. Не может быть, что за такой, в общем-то, невинный проступок меня отлучили от школы. Может, я и преувеличиваю его невинность, может, я заслуживаю наказания гораздо более сурового, но все-таки не до такой же степени. Я долго, напряженно размышлял и пришел к выводу, что школа пока не исторгла меня из себя, и теперь уже мое дело как прилежного, или, по крайней мере, лояльного ученика найти способ туда попасть.

Самым простым способом было: без лишней суеты влезть в боковое окно на первом этаже. Единственная трудность: кто-то должен отворить его изнутри.

Я пошел к окну, встал на невысокий уступ на стене и вгляделся в недвижную темноту вестибюля. Но эта недвижность оказалась обманчивой, — я обнаружил это, вглядевшись повнимательнее: по вестибюлю расхаживали ученики самых разных классов; все вперились в тетради и что-то учили, повторяли, зубрили на ходу. Учеников было очень много, это была целая тесная толпа, зубрящая и прохаживающаяся взад-вперед. Чувствовалось, что всем этим людям осталось совсем немного времени для зубрежки, скоро они покинут темноту вестибюля и вступят в беспощадный свет экзамена, и сейчас они пытаются, вопреки пословице, надышаться перед смертью. Их тревожное предэкзаменационное возбуждение на некоторое время передалось и мне. Я прильнул к оконному стеклу и, замерев, смотрел.

Наконец я вспомнил, зачем я вообще здесь: через это окно я должен попасть в школу. Я стал искать глазами того, кто, на мой взгляд, окажется в состоянии открыть его мне. Вдруг я увидел свою одноклассницу Наумову, сидящую совсем рядом с окном. Она уткнулась в тетрадь и усердно ее изучала.

— Наумова, — позвал я. И удивился хриплости, чуждости, далекости своего собственного голоса.

Я позвал еще. Она не откликалась. Тогда я забарабанил фалангами пальцев по стеклу; стекло отвратительно дребезжало.

Наумова оторвалась от своей тетради, взглянула на меня и, состроив идиотски-испуганную гримасу, исчезла.

Признаться, я был задет ее поведением. Исчезать, когда тебя просят о чем-то, не по-товарищески. Может, я бы тоже хотел так-то исчезать, когда мне вздумается, но ведь я же не делаю этого! Обиженно пожимая плечами, я сначала отлип, а потом и отошел от окна.

Итак, попасть в школу этим самым простым и естественным способом тоже не удалось.

Я вновь принялся размышлять. Ничего в голову не приходило. И вдруг я вспомнил о субботнике, который не то состоялся, не то должен был состояться. Может быть, все ушли на субботник? Школа, мол, закрыта, все ушли на субботник. Вообще-то не лучший для меня вариант — получалось, что я прогулял целый субботник, а не один или два урока. Тем не менее я стал соображать, где бы такой субботник мог состояться. Я вспомнил сразу много мест, где он мог бы быть, причем это были места, достаточно удаленные друг от друга, так что надежда застать его с первого раза была призрачной; в то же время ввиду взаимной удаленности этих мест я от силы обойду два или три из них, почти не увеличив свои шансы.

Что ж, была еще одна возможность попасть в школу — влезть по водосточной трубе. Воистину это был бы классический вариант. (Правда, оставалось все так же непонятным, кто мне откроет окно изнутри, но об этом я как-то не думал. Тем более мне не пришло в голову просто выбить стекло.) Я зашел школе в тыл и начал ее разглядывать. Никакой водосточной трубы я не обнаружил.

Я почувствовал себя в полном тупике. Школа все так же оставалась магически-недоступной. Никаких путей проникновения в нее я не видел.

Мне захотелось узнать, сколько сейчас времени, сверить часы, так сказать. Тут же я увидел женщину, стоящую неподалеку; она подвернулась очень кстати. Меня, правда, отчасти смутило ее облачение древнеримского воина, а также несколько необычная ее величина — два, если не более человеческих роста при ширине в один хороший обхват.

Я вежливо подошел к ней и как ни в чем не бывало спросил, сколько сейчас времени. Она безмолвствовала. Я повторил вопрос. И внезапно заметил, что она не женщина, а дерево. Понимающе улыбнувшись, я оставил ее в покое.

Я еще довольно долго околачивался возле школы. Попасть в нее я не мог, а смириться с этой невозможностью у меня тоже не получалось. К тому же так вот бесцеремонно повернуться и уйти было бы чем-то вроде вызова школе. На него я не решался.

…Постепенно в моей голове начала вызревать --">