Рафел Надал - Проклятие семьи Пальмизано

одинаково одевали. Они приходили в отчаяние, когда деревенские женщины останавливали их на улице, чтобы ласково потрепать по щеке и громко воскликнуть: «Сердце радуется! Ну как две капли!» В один прекрасный день, насытившись по горло подобными нежностями, они решили разделиться и больше уже не позволяли одевать себя одинаково. Они перестали вместе ходить в школу. Никогда не выходили из дому в один и тот же час. Во дворе уже не играли вдвоем. Если в праздничный день семья отправлялась на прогулку по Виа-Кавур, что в центре Беллоротондо, братья изобретали тысячу причин, чтобы не идти рядом, и каждый шел по своей стороне улицы. Став старше, они делали все, что могли, чтобы различаться внешне: Джанбаттиста отпустил усы, Никола предпочел бородку; один носил пробор справа, другой с противоположной стороны. Если же принимались ухаживать за девушками, то Джанбаттиста выбирал шумных, общительных и смешливых, а Никола, напротив, чаще заглядывался на скромных домоседок.

Когда братья наконец сумели забыть, что они близнецы, а деревенские кумушки оставили их в покое, обоих мобилизовали. В один и тот же день, 1 февраля 1915 года, один и тот же почтальон вручил им повестки. Их направили в одну и ту же казарму, обоих обрили наголо, и, когда на них надели одинаковую форму, они снова стали неразличимы. С того дня они вместе проходили подготовку и спали на одной и той же двухъярусной кровати – один на верхней койке, другой на нижней. Через полгода они вместе отправились на север, их определили в одну и ту же роту. Известие, что их посылают на фронт, чтобы немедленно бросить в бой, они тоже встретили вместе.

Им только что исполнилось девятнадцать, и они снова были похожи как две капли воды, только теперь это не раздражало их и они ничего не делали, чтобы различаться. Наоборот, они стали неразлучны: спали рядом, рядом укрывались в траншее и рядом шли в атаку на австрийские позиции. Никто в роте не мог отличить одного брата от другого. Капитан Ди Лука отдавал им приказы так, как будто имел дело с одним человеком:

– Пальмизано, зайди за тот перелесок и заткни этот чертов пулемет! Спасу нет!

Джанбаттиста и Никола не уточняли, кто именно должен исполнять приказ. Оба покидали траншею и вместе ползли к валунам. Там они вскакивали и бежали к ельнику, и через полчаса вражеский пулемет взлетал на воздух, а товарищи кричали: «Да здравствует Пальмизано!» – уверенные, что братья понимают: возглас относится к каждому из них.

В ноябре австрийцы распылили хлор как раз на том фронте, где заслуги близнецов уже тянули на медаль за храбрость. Когда смертоносный туман рассеялся, открылось жуткое зрелище: траншеи были полны мертвецов по обе стороны линии фронта. После начала атаки ветер переменился и, поразив итальянцев, выкосил и ряды самих нападавших. Солдатам с обеих сторон пришлось потрудиться, чтобы убрать трупы всех жертв этого безумия. Люди капитана Ди Луки нашли близнецов, они лежали один на другом, обнявшись, и тела переплелись так, что невозможно было разделить. Из-за отравления у них были синюшные лица с густой пеной у перекошенных от надвигающегося ужаса ртов. Кители пропахли газом.

Капитан решительно приказал:

– Отставить все и похоронить Пальмизано! Я больше ни минуты не могу смотреть на него!

– Которого из Пальмизано, капитан? Мы не можем их разорвать!

– Бог мой! Вы что, не видите, что и не надо?! Похороните их здесь прямо так! Как одного человека.

Джанбаттисту ди Мартино Пальмизано и Николу ди Мартино Пальмизано, сплетенных в объятии, погребли в еловом перелеске, вместе на веки вечные.

Известие, что близнецы умерли, обнявшись, потрясло жителей деревни; заупокойную мессу отслужили в церкви Иммаколаты^[5] при большом стечении народа. Все помнили братьев еще детьми в одинаковых костюмчиках и радовались, что перед смертью они решили снова стать близнецами.

После этого несчастья женщины из семьи Пальмизано уже не снимали траура до конца войны. Через несколько дней, в рождественскую ночь 1915 года, узнали о смерти Джузеппе, сына Вито (6), – известие пришло из далекой от основных фронтов, экзотической Ливии, априори казавшейся наименее опасным назначением. Юноша с детства был очень болезненным. В Триполи он подхватил инфекцию, пролежал две недели в бреду с температурой за сорок, не смог перебороть горячку и скончался.

Судьба решила посмеяться над измученными войной крестьянами: сообщение о --">