Татьяна Золотаренко - Пока есть шанс

существом.

Внутри нее прошла какая-то волна… Может ребенок зашевелиться? Нет, еще не время. Хотя врач говорила, что плод уже большой…

Нужно взять себя в руки. Нужно немного подумать. Время? Она посмотрела на часы. Ах да, сейчас она должна быть на операционном столе. Уже все, опоздала, проспала, проехала. Значит, так надо. «К лучшему», — объяснилось в голове.

Сейчас надо углубиться в сон, пока еще все помнится. Столько информации дано!.. Понять надо, что к чему.

Почему баба Уля-то приснилась? Марусю эту Алина никогда и не знала! Аборты в те времена делались как попало, — это да. Баба Ульяна в церковь ходила, — да. И говорила часто, что за какой-то грех Бог никогда ее не простит… Может в этом как раз дело?

«Вот и ты забеременеть не можешь!» Да она-то смогла! Но намек, кажется, был на то, что цепочку этого греха остановить надо, а то род страдать продолжает. Слышала она, Алина, о родовых грехах… слышала!

Так. Опять каша. Что получается? За то, что баба Уля делала аборты якобы пострадала ее дочь и едва не пострадала внучка… Ага, племянница бабкина тоже удочеряла детей — не было своих… А у той племянницы братья были… Точно! Один из них инвалид — правда! Алина даже вспомнила, что в отрочестве была у него на похоронах. Все сетовали вокруг: «прожил жизнь зря, мучаясь», «боль матери», «наказание». Но никакой Маруси она не помнит. Мать того инвалида умерла еще до его смерти.

Что получается? Сделай она аборт, то не смогла бы забеременеть, потому как добавила бы себе искупления по полной программе и за предков, и за свое? Поверить в это тяжело, но как сон легко объяснился и увязался с реальностью! Как тут не верить?

То, о чем просят во сне умершие, говорят, надо выполнять. Детей покормить… как покормить погибших, убитых абортом детей? Обычно на кладбище поминальное носят, что-то там в церкви заказывают, а тут у детей-то ни имени, ни могилы…

— Тётя, дай денежку, — устало подняв голову, Алина устремила заплаканные глаза на мальчишку лет восьми.

Беспризорник? Лицо чумазое, одежда грязная, местами рванная, худющий, и глаза тоскливые, смотрящие на нее то ли с мольбой, то ли с жалостью… Так похож на тех, которых она рядом с бабой Улей видела.

— Кушать хочется? — спросила Алина.

— Да, — кивнул мальчишка.

— Почему не в приюте?

Тот молчит.

— Сбежал?

Кивает.

Задумчиво зажав губы, она не знала, что и делать — продолжать изумляться, или истерически хохотать. Просто потому, что сегодня не успевает появиться вопрос — возникает ответ.

Господи, бедные дети! Ведь они всегда страдают не по своей воле! За себя они не страдают — разве у них есть свои грехи? Грехи или карма (очень модное слово, между прочим) — без разницы! Вывод один: думать надо о том, что делаешь уже сейчас, а не когда-нибудь на пенсии. Потому что дети страдают за грехи взрослых. И порой это непоправимые страдания. Вот мальчик этот… Она посмотрела на него с грустью: мальчишка-то, наверное, осиротел?

— Как в приют попал? — вдруг произнесла вслух мысленный вопрос.

— Родители отказались, — недовольно хмыкнул он. — Не нужен им оказался… Видать, есть дела и поважнее…

Господи, сколько взрослого осуждения в словах ребенка! Сглотнув слезы, Алина протянула ему яблоко, завалявшееся в сумке.

— Пойдем, я тебя покормлю, — сказала она, беря его за руку. — Да и переодеть тебя надо.

Идя по дороге к остановке, она расспрашивала мальчика о его жизни, а сама понимала: детей кормить, лишившихся родительского попечения, сиротам помогать. Так может и бабулькин грех простится.

Правда ли всё это? Разве может ТАКОЕ просто так присниться? И мальчишка этот… она посмотрела на мальчика. Мальчишка кем послан? Ну и чудеса!

***

Через несколько лет лет у Романа и Алины Пономаревых росло пятеро детей — двое своих и трое детдомовцев. И деньги нашлись, и жилье, и главное — любви на всех хватило!

--">