Валерий Георгиевич Попов - Разбойница

и рыжей копной. Мы, всё больше распаляясь под взглядами, качали колокола всё чаще, три звонких колокольчика под дугой, повешенные в самой интимной точке, почти захлёбывались. Опытные посетители знали, что мы долго и тщательно пришивали их так, чтобы их дужка задевала при движении самое болезненное и сладкое, прикосновение к чему доводит до сумасшествия, все смотрели на наши движения, на наши всё более разгорающиеся и цепеневшие лица, мутнеющие глаза, и, когда мы, все трое, кто застонав, кто зарычав, упали на сцену, зал в ответ не засвистел и не взорвался аплодисментами, а тоже захрипел и зарычал. Некоторое время мы лежали недвижно, действительно не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Светка вообще после этого как бы умирала, и её, выдержав эффектную паузу, за руки, за ноги уносили со сцены, вызывая в зале новый одобрительный хрип.

Я встала немножко раньше, чем обычно, и ушла, несколько раз качнувшись и оступившись, под общее рычанье и, как бы в отчаянии, резким жестом вонзив тонкие свои пальцы в копну на голове. По телу, затихая, ещё проходили мелкие судороги.

«Ну что ж, простилась с этим местечком неслабо!» — мелькнула мысль. Я кинула через плечо трагический взгляд на Папу, он уже успокаивался: видимо, простился. Похоже, у меня оставались минуты и потом ещё долгие дни, пока умные немецкие водолазы вытащат мой грациозный труп из вод Эльбы.

Под зеркалом у меня была сумка, где было тщательно собрано самое-самое. Я накинула на плечи норковую шубку (здесь это — одежда б....й) и, раскачиваясь на тонких золотых каблучках, двинулась к выходу. Юсуф посмотрел на меня рысьим взглядом из будки, я поднесла два раза туда-сюда тонкие пальчики с сигареткою к пышным губкам: «Перекурю». Юсуф продолжал следить, не спуская взгляда. Я дважды, грациозно покачиваясь, прошла по двору и свернула за угол. Теперь всё зависело от сообразительности Юсуфа: сообразит ли он, что я иду врезать рюмашку или что убегаю совсем?

О, как я бежала! Самое-самое было как раз здесь, в тёмных извилистых переулках по соседству с мастерскими, но как отсюда выскочить на парадную Ригшербан? Ворота в форме расходящихся ягодиц, через которые запускались посетители, тоже охранялись. Разве что через узкий двор, с радужным сиянием в дальнем конце? Там прошли две длинные девицы с серебряными волосами. Значит, туда! Я мчалась среди голых и полуголых, негритянок и таитянок, в стеклянных комнатках-витринах сидящих на стульях и если и закрывающих самое лучшее место на теле, то только ногой, положенной на ногу. С длинными мундштуками в накрашенных губках они обращались так трепетно и нежно, что каждому было ясно, что они немедленно и с большой охотой заменят их чем-то другим.

Ригшербан изгибался как-то не так, как я рассчитывала: всего пару раз я бывала здесь в это позднее время: работа, работа!

Я выскочила на перекрёсток, огляделась. «Ну! Соображай!»

И машины, застыв на углу,

жадно дышат одной ноздрей!

Я ещё не говорила вам, что пишу стихи. Теперь говорю.

Хотя время, честно сказать, не совсем подходящее. Но когда стихи приходили вовремя?.. Направо или налево?

Я рванула налево и влупилась в огромный до бесконечности городок аттракционов. Всё сверкало, крутилось, перламутровые сияющие вагончики неслись вниз по ужасному виражу и вдруг ещё начинали вращаться вокруг своей оси! Я чуть сама не завизжала! С другой стороны по кривой неслись огромные разрисованные чашки в наклоне, выплёскивая визжащих людей. Время вроде не детское, но сколько восторга! Да, ну и заботы у них. Чистые дети! В другое время я тоже покувыркалась бы. Может быть. Но сейчас надо отсюда выбираться. Улица лотерей — расцвеченные трёхэтажные избушки со свисающими на три этажа суперпризами — то ярко-зелёным крокодилом, то розовой мартышкой... Не туда!

Ведь он же ясно сказал: на пирсе. Явно имея в виду причалы Сан-Паули, — если бы в другом конце Гамбурга, в котором повсюду море, то, наверное бы, уточнил?

Направо. Улица потише, хотя и многие витрины ещё светятся и продавцы оттуда уныло смотрят в ночь на выставленные на тротуаре стенды с обувью. Улица изгибается. Ага. Зелёная вывеска «Мастер Хаус» — пища без удобрений. Мой «колокольчик под дугой» заливался на бегу... колокольчик кое-где. Номер этот был придуман мною специально для морячков: колокольчики эти символизировали колокола страховой компании Ллойда, которые звонят по погибшим кораблям... Неужели мне скоро --">