Павел Рафаилович Сутин - Апрель, Варшава

Моя группа вошла в гетто через тоннель в Налевках. И еще семь боевок прорвались через Заменхоф и Светожерскую. Одновременно с нашим маневром пошли в атаку люди из «Жидовски Звензек Войсковы». Мы соединились с жидами и ударили. — Спыхальский хлопнул ладонью по салфетке. — Земля горела — так мы с жидами ударили!

Вошла Гонората, поставила на стол деревянный поднос с тремя чашечками и кофейником. Владик подался вперед, приоткрыв рот. Гаривас остановил его движением ладони.

— Руководство «Армии Крайовой» отдало такой приказ, пан Юзеф? — спросил он.

— Это приказ был такой? — хрипло сказал Владик. — Кто дал вам приказ идти в гетто?

— Кто приказ дал? — Старик обернулся. — То не приказ был, пан журналист. То была честь польская. Генерал Петряковский сказал нам: они там гансов бьют, пся крев, они кровь льют… Невозможно было их не поддержать, они бились, как дьяволы. В том бою майор Иванский был ранен, а его сын и брат погибли. Наш связной установил на чердаке дома номер шесть тяжелый пулемет. — Старик сосредоточенно сказал: — Это очень усилило позицию жидов — пулемет отогнал пехоту.

Гаривас взял из пачки сигарету.

— Матка боска, они дошли до последней черты… Дошли до последней черты и стали биться. — Старик неловко вынул из кармашка жилета клетчатый платок, промокнул уголки глаз. — Но думаю, паны, что и наши люди… — у него дернулся длинный подбородок. — Наши люди, ожидая дозволения Петряковского, тоже дошли до последней черты.

* * *

— А вы что-то невеселы, коллеги, — сочувственно сказал Стась.

Владик завозился на заднем сиденье.

— Что ты ищешь? — спросил Гаривас. — Билеты?

— Сигареты…

Гаривас через плечо подал Владику пачку.

— Ну не кисни, не кисни, — сказал Гаривас. Ему тоже было не по себе.

— Это ведь было здесь, да? — Владик большим пальцем показал за окно.

— Да, — ответил Стась. — Это Светожерская, дальше будет улица Заменхоф. В сорок четвертом немцы все сравняли с землей.

— После войны здесь все перестроили, — сказал Гаривас Владику.

— Не перестроили, а просто построили. — Стась остановился у пешеходного перехода. — Здесь же были руины, Влодек. Бойцы Сопротивления дрались за каждый дом.

«Отчаянно дрались в Сталинграде», — вспомнил Гаривас.

Он глядел на чистые тротуары, на яркие тенты магазинчиков, на костел с кружевным шпилем. Прикрыл глаза — и вздрогнул, тотчас открыл. На мгновение увиделось другое, как тогда, когда писал про старика с улицы Алленби. Не тенты, витрины, «Фольксвагены», «Ситроены» и юркие скуттеры, не хорошенькие варшавянки и белые пирамидки среди темной зелени каштанов — другое.

Словно за окном «Форда» произошел freez, словно теплая, шумящая Варшава обратилась в панорамное фото.

С черепичного ската взлетел голубь, крылья остановились в полувзмахе, а выше застыло рваное облако. Верхушка каштана качнулась под ветром — и не разогнулась. Мальчишка подпрыгнул на скейте — зависли в полуметре от тротуара и мальчишка, и скейт. Полицейский в фуражке с мягкой тульей окаменел возле белого «Рено-406», протянув указательный палец к парковочному автомату, а толстый пан в «Рено» остался с возмущенной миной. Застыл фаэтон с кистями, и светлая грива мохноногой лошадки всплыла в воздухе, как в воде, только колесных спиц было не различить — внутри ободьев застыли пестрые круги.

А спустя миг это фото стало блекнуть, размываться. Проступило другое фото — черно-белое, выцветшее. Абрис улицы был прежний, но небо опустилось ниже, и встали теснее дома. Чуть накренился в повороте деревянный трамвай, над фарой читалась табличка MURANOW, а над кабиной вагоновожатого, в том месте, где у трамваев номера, белел круг с геометрически безупречным символом. Регулировщик в длиннополой шинели поднял руку с жезлом, в окне бельэтажа остановилось, вполуоборот, испуганное женское лицо. Замер, подняв ногу над водоотводной канавкой, прохожий в темной шляпе с провисшими полями.

И это фото тоже дрогнуло, и исчезло, а тут же возникло иное.

Нестройная колонна, баулы, узлы, белые лица, звезды на рукавах и обшлагах, дети поспешают за взрослыми.

И еще раз сменилось фото — полуобрушенная стена, осевшая влево танкетка, опрокинутая афишная тумба, жирный дым и искряные пятна автоматных очередей из подвального окна.

Гаривас сильно потер лицо, вытащил из пачки сигарету, зажал губами.

Стась тронул машину со светофора. Колесики скейта --">