Гаэль Фай - Маленькая страна

Гаэль Фай Маленькая страна

Издание осуществлено в рамках Программ содействия издательскому делу при поддержке Французского института

Художественное оформление и макет Андрея Бондаренко

© Éditions Grasset & Fasquelle, 2016

© Н. Мавлевич, перевод на русский язык, 2018

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2018

© ООО «Издательство Аст», 2018

Издательство CORPUS ®

* * *

Жаклине

Пролог

Хотя папа еще давно, когда однажды мы все ехали в пикапе, объяснял:

— В Бурунди, как в Руанде, есть три народности, говоря по-научному, этнических группы. Самая большая — хуту. Они невысокие и носатые.

— Как Донасьен? — спросил я.

— Нет, Донасьен — заирец, это не то. А вот как, например, Протей, наш повар. Другая группа — тва, или пигмеи. Но они, можно сказать, не считаются, их слишком мало. И третья — тутси, как ваша мама. Их гораздо меньше, чем хуту, они высокие, с тонкими носами, и никогда не знаешь, что у них в голове. Ты, Габриэль, — он ткнул в меня пальцем, — настоящий тутси, никогда не знаешь, что ты думаешь.

На этот раз я и сам не знал, что думаю. Что можно думать о таких вещах? И я спросил:

— Тутси и хуту воюют из-за того, что у них разные территории?

— Нет, они живут в одной стране.

— Тогда из-за того, что у них разные языки?

— Нет, они говорят на одном языке.

— Может, у них разные боги?

— Нет, бог у них один и тот же.

— Ну так из-за чего они воюют?

— Из-за того, что у них разные носы.

На этом разговор окончился. Все-таки странная история. По-моему, папа и сам не очень понимал, в чем дело. Но с того дня я начал обращать внимание на рост и форму носа каждого встречного. Когда нас с сестренкой Аной брали в центр города и водили по магазинам, мы втихомолку гадали, кто хуту, а кто тутси. Шептались между собой:

— Вон тот, в белых штанах, наверняка хуту — он маленький, с толстым носом.

— Ага, а этот, в шляпе, длинный, тощий и с тоненьким носом, — тутси.

— А вон еще хуту — в полосатой рубашке.

— Нет, посмотри: он худой и высокий.

— Да, но какой толстый нос!

Как-то не очень верилось в эти этнические объяснения. К тому же папа подобных разговоров не любил. Нечего детям, говорил он, соваться в политику. Мы бы и рады, да никак не получалось. День ото дня нагнеталась какая-то странная атмосфера. Даже в школе ребята то и дело ссорились и обзывали друг друга хуту или тутси. Когда показывали «Сирано де Бержерака», кто-то сказал: «Глядите, он тутси — нос-то какой!» Изменился сам воздух. И это чуял каждый, какой бы нос у него ни был.

Желание вернуться — вечное мое наваждение. Не проходит и дня, чтобы та страна хоть как-то не напомнила о себе. Неясный звук, легкий запах, закатный свет, чей-то жест или просто молчание — любая малость может разбудить память о детстве. «Ты ничего там не найдешь, кроме руин и призраков», — твердит мне Ана. Она и слышать не желает о «проклятой стране». Я слушаю ее. Я верю ей. Она всегда была разумнее меня. И гоню прочь эту мысль. Твердо решаю никогда туда не возвращаться. Я живу тут. Во Франции.

Но по-настоящему мне не прижиться нигде. Прижиться где-то значит телесно слиться с этими местами, с каждым оврагом и пригорком. Тут — ничего подобного. Тут я не житель, а жилец. Тут я располагаюсь, проживаю, квартирую. Мое жилище служит мне ночлегом и выполняет чисто прагматичные задачи. Оно пахнет свежей краской и новым линолеумом. Соседи — совершенно незнакомые люди, мы приветливо избегаем друг друга на лестнице.

Я живу и работаю в парижском предместье. Сен-Кантен-ан-Ивлин. Линия С скоростной пригородной электрички. Городок новый, как жизнь без прошлого. Понадобились годы, чтобы я, как говорится, интегрировался. Нашел постоянную работу, квартиру, обзавелся друзьями, привычками.