Анатолий Андреевич Ким - Грузин Зураб

той же комнате, где доктор принимал поздних посетителей. Широко развернутые плечи грузина подпирали стену, голова его была запрокинута. На его вытянутой ноге покоилась голова женщины, узкое лицо ее было бледно, с тонкими бровями и большими трепетными ресницами, от которых на скулы падала узорчатая тень. Эта женщина в белой одежде спала, изогнувшись на полу, поджав колени. Брови ее порой удивленно и жалобно приподнимались, и тогда видно было, как под выпуклыми нежными веками блуждают глаза — по кругам призрачных снов.

Грузин Зураб не спал, его глаза были широко открыты. Большая рука грузина, перевитая тугими венами, лежала на груди женщины, у ее светлого горла, и она во сне прижимала к себе эту мужскую руку. Усатое, свирепое лицо грузина Зураба было равнодушно, лишь однажды, на мгновение, он скосил черные, налитые кровью глаза на пришельцев, а затем снова уставился в потолок.

В небольшом сахалинском поселке хорошо знали историю странной любви грузина Зураба к безумной девушке-кореянке. Память людская с особенной бережностью хранит подобные истории — о великих надеждах, неискупленных печалях. И Гриневич тоже хорошо запомнил эту необычную житейскую повесть. О том, как один грузинский парень, приехавший на Сахалин с бригадой строителей-шабашников, влюбился в красавицу кореянку, не зная, что ока безумна. А узнав об этом, разлюбить уже не смог и сделал все, что было в силах человеческих, чтобы она стала его женою. Достигнув своего, он отбился от бригады и остался один на Сахалине, проклятый отцом и родными братьями. Долгие годы он надеялся, что удастся вылечить жену, возил ее к разным врачам и приехал наконец в маленький приморский поселок, где жил знаменитый народный лекарь, пользовавший больных собственными лекарствами из трав и кореньев.

Безумие жены грузина Зураба проявлялось в том, что она бесконечно всех жалела и ни на кого не могла смотреть без слез. Увидев красивого ребенка, она горестно вскрикивала и начинала причитать над ним. Все, что удавалось заработать мужу, она потихоньку раздавала первым встречным. Ее постоянная печаль и странные, смутные речи пугали людей, но грузин Зураб привык к ним и терпеливо все переносил.

Одно лето они прожили в поселке, у корейского врача, потом уехали куда-то.

И вот теперь московский житель, с облетевшей уже головою и красным виноватым носом, гражданин Гриневич ясно помнил ту встречу в доме корейского врача, где однажды получил исцеление от болезни. Будто вчера это было — он видел могучую неподвижную фигуру сидящего у стены человека, белое лицо сонной его жены и под тонкой тканью одежды — покорные, ломкие изгибы ее тела.

И то, что возникало в памяти Гриневича, никак не вязалось с тем, что приходилось ему слышать когда-то, и он испытывал странное волнение. Словно в ту синюю ночь, возложенную на высокий костер лунной дорожки, он встретился с живыми героями какой-то древней легенды, которые в забвении и тишине вечно бродят у моря, во мгле под звездными искрами.

Рисунок Юрия Тризны

--">