Лао Шэ - Под пурпурными стягами

такие).

Но слушайте дальше. Часов с пяти-шести вчера раздались первые взрывы хлопушек. В час «ю» (в то знаменательное мгновение, когда я появился на свет) оглушительная канонада слышалась уже со всех сторон, и от адского грохота не то что бесы, но даже дворняги всех пород и расцветок (черные и рыжие, крупные псы и мелкие собачонки — сколько их было в ту пору в Пекине!) дрожали от страха, попрятавшись кто куда. Вспышки хлопушек распарывали мрак ночи, и в их ослепительном свете вдруг возникали кроны дальних деревьев. Во дворе каждого дома, залитого огнями, стояло изображение Цзаована, вокруг которого тлели благовонные свечи и дымились веточки кипариса. Цзаован, торопливо полакомившись гуаньдунскими сладостями, отправлялся в небесные чертоги, оставив после себя кучку пепла.

Бог улетел на небо, а я явился на этой земле. Именно сей факт заставил мою тетю сильно задуматься: «У нашего молокососа судьба, как видно, совсем не простая!.. Кто знает, может быть, он один из тех отроков, которые прислуживают богу очага, а застрял он здесь, потому что хотел полакомиться сладостями — вот и не успел взлететь на небо. Кто знает?» Так думала тетя, но к чувству острого недовольства, которое она испытывала ко мне, присоединилось уважение.

До сих пор я толком не разобрался, как Цзаован относился к моей тете, но ее отношение к божеству мне известно вполне. Тетка относилась к Цзаовану крайне непочтительно, о чем говорило отсутствие в ее комнате алтаря. Помнится, тетя появлялась на нашей половине дома лишь после того, как матушка трижды успевала сменить благовонные свечи перед Цзаованом и богом богатства — Цайшэнем. Отвесив богам полупоклон, тетка сразу же удалялась к себе, однако, если в комнате по случаю оказывался я, она останавливалась и начинала странно таращить на меня глаза. Ей казалось, что это вовсе не я, а тот отрок, что прислуживает богу очага. Появился же он здесь для того, чтобы следить за ней!

Коль скоро я об этом заговорил, придется рассказать и о свекрови сестры. В отличие от тети старуха очень уважала всех богов, причем в ее поклонении чувствовался своеобразный размах. В ее доме в самом центре гостиного зала возвышался буддийский алтарь, над которым висел желтый полог. Украшенный затейливой резьбой, алтарь поднимался чуть ли не до потолка, а внутри него восседала фигура красномордого и бородатого Гуаньгуна^[4]. В Праздник весны перед богом ставились пять чашечек со сладостями, сложенными в виде маленьких пагод, пять тарелочек с «лунными пряниками» и разнообразные фрукты, как свежие, так и сушеные. С обеих сторон от Гуаньгуна восседали бог богатства Цайшэнь, Цзаован и прогнавший небесного пса Чжан Сянь, который дарует людям сынов и внучат. Словом, хозяином дома здесь был вовсе не бог очага Цзаован, а бородатый Гуаньгун, в чем можно также заметить своеобразие свекрови сестры. Но особенно заметно ее характер проявлялся тогда, когда она хотела показать свою власть над мужем или сыном. В эти моменты доставалось даже богам! «Ах вы такие-сякие! — бранилась старуха. — Вам бы только есть мои сладости и фрукты! А заботы обо мне никакой! Дармоеды!»

Моя тетя нисколько не боялась спорить с грозной старухой, которая честила даже богов, за что мы тетю очень уважали, хотя вслух не хвалили. Во всех ее баталиях со свекровью я, к примеру, всегда стоял на ее стороне, хотя в душе ее недолюбливал. Честно говоря, ничего привлекательного я в ней не видел. Что до свекрови сестры, то при одном упоминании о ней в моем сознании невольно возникает образ существа спесивого и на редкость бестолкового. Первым делом мне вспоминаются ее глаза, какие-то пустые, даже бессмысленные, всегда вытаращенные, особенно во время разговора — независимо от того, приятен ей собеседник или так ненавистен, что она готова его уничтожить. Вполне вероятно, что, тараща глаза, она хотела выразить какие-то свои чувства, однако пустота ее взора вызывала у собеседника лишь недоумение. У старухи были мясистые щеки, похожие на два обвисших мешка, надутых ядовитым газом. Они придавали лицу мрачное выражение. Когда старуха разговаривала, в особенности когда кашляла, она производила звуки, схожие с рычанием плохого микрофона. Ей казалось, что сила ее убеждения находится в прямой зависимости от громогласия, напоминавшего гул колокола. Старуха ни в чем толком не разбиралась, даже в делах житейских, но грозно тараща глаза и исторгая звуки, похожие на орудийные залпы, --">