Алексей Станиславович Петров - Дружище Эдгар

Алексей Петров Дружище Эдгар

Памяти Михаила Филиппова

— Ну что за пёс у тебя, Чекасин? — нехорошо усмехнулся Рокотов. — Разве такой к нашему делу пригоден? Глянешь на него — и сплюнешь с досады. Не дворняжка и не легаш — чёрт знает что такое. Усатый, бородатый, бровастый — благородства ни на копейку. Небось, в жару вся морда мокрая, да и после кормёжки тоже. И нет никакой у кобеля гордости: кто ни приласкает — всякому виляет своим обрубком.

— Ну и что? — возразил Чекасин. — Дратхаары — они вообще народ преданный. А к зверю злобный. Зато мой Эдгарушка хозяина любит. Бывает, уставится своими янтарными глазищами и косит влюблённо весь вечер.

— Влюблённо? Да просто жрать, небось, хочет, — заржал Рокотов. — А то, что ты говоришь, что, мол, к зверю серьёзно относится — так это враки. Видал я твоего Эдгара в злобе. Команды не подождал, за зайцем понёсся. А когда догнал его — стал вылизывать и искать у него блох. Тьфу!

— Да брось ты, Михалыч. Собака у меня степенная, солидная, в работе педантичная, выносливая… Не сравнить же с вашими вертлявыми Тоськой и Белочкой.

— У моих лаек — чутьё, напор… а твой что? Прёт неторопливым галопом… как танк, ей–богу… И никакого азарта.

Они медленно продирались густым ельником и искали след секача. Уже осталось позади кабанье логовище с характерными для этой поры пороями и купалками, испещрёнными затейливым узором отпечатков птичьих лапок. И видели они уже высокую и тёплую постель самца–одиночки — большую кучу палых листьев и пожухлого бурьяна, вокруг которой легко угадывались крупные кабаньи следы: раздвоенные отпечатки копыта, а сзади — как бы пара–другая коготков поменьше. Нередко казалось, что след впечатан в сырую землю дважды, причём один был чуть продвинут вперёд и отличался глубиной от другого. А когда подошли к ельнику, следы как корова слизала. Очень мешал густой подлесок; еловый подрост был хорошо развит, и приходилось идти осторожно, медленно, чтобы впопыхах не напороться на разгневанного секача. Третий участник этого предприятия, старшина милиции Трифоныч, по своему обыкновению молчал всю дорогу, и даже оперуполномоченный Витёк, рыжий весёлый парень с плохо прооперированной заячьей губой, долговязый и тощий, как осиновая жердь, затих вдруг и стал настороженно прислушиваться к осенней густой тишине. А тут ещё начал накрапывать дождичек, тянучий, мелкий, скучный.

— Это хорошо, — сказал Рокотов, глянув вверх. — Опавший лист не будет шуршать под ногами. А то одинец теперь чуткий, недоверчивый. Скоро придёт время спаривания…

— Да где они, листья? — хмыкнул Витёк. — Кругом одни иголки еловые…

— Балда! — оборвал его Трифоныч. — Сейчас ельник кончится, и там уж, хлопцы, повнимательнее будьте: он залечь может на отдых, так что смотрите, носом в него не упритесь. Они, старики, прежде чем лёжку устроить, сделают полукруг, заляжут в конце этой петли рылом к входному следу и на слуху его держат.

Вышли из ельника. Уже почти полностью обнажённый лес казался прозрачным и светлым. Стояла такая тишина, что легко можно было услышать, как умирающие листья, сорвавшись с веток, задевают в полёте сучки пониже и с шорохом опускаются на сырой ковёр уже поверженных собратьев.

Оторвавшийся чуть вперёд Рокотов вдруг позвал хрипло, взволнованно:

— Мужики! Скорей сюда!

Истерично забрехала нервная Тоська. Густо рыкнул Эдгар, напрягся, почуяв острый кабаний запах. Да и сами охотники уловили этот дух. Трифоныч сердито цыкнул на собак и поспешил к Рокотову.

— Что у тебя тут, Михалыч?

— Сам полюбуйся.

Большой пятак земли был взрыт и кое–где плотно утоптан, обильно залит кровью и щедро усыпан щетиной.

— Одинец с молодым подрался, — задумчиво произнёс Рокотов. — И ранен, кажется.

— Что ж, бригадир, — сказал Витёк. — Видать, уже недолго искать его. Залёг он где–то в этом квартале.

— Без тебя знаю, — беззлобно огрызнулся Рокотов и нервно сорвал с плеча карабин. — Вон и след его отыскался…

Одинец лежал под вывороченным корнем, в липкой кровавой луже, пахнущей прелью и скотобойней. Белка, вязкая настырная лайка, громко забрехала, вздрогнув от крепкого охотничьего озноба. Третья лайка, старая сучка Дора, весело подхватила этот боевой клич, мускулисто напряглась и стала рваться с поводка.

— Пора набрасывать собака, — тихо подсказал Рокотову Трифоныч.

--">