Войцех Кучок - Телячьи нежности

Войцех Кучок^[1] Телячьи нежности

　Как-то раз за обедом, на самой середине супа, мать отложила ложку, вытерла рот салфеткой и сказала отцу:

— Наш брак закончен. Больше не могу жить с мужчиной, который за пятнадцать лет так и не научился есть не чавкая.

Cказано было в моем присутствии, а это означало, что она готова на всё. Это была наша последняя совместная трапеза.

Занятые своими делами, они отвезли меня на лето в горы.

Мне предстояло возмужать в труде, на грубом хлебе и ячменном кофе в знакомой крестьянской семье.

На самом деле им хотелось, чтобы я не оказался на линии огня во время их бракоразводного процесса. Чтобы я успел от них отвыкнуть, чтобы было не так больно.

В Татрах лило неделями, июнь передал эстафету сырости июлю, мать успела выстоять для меня резиновые сапоги в кооперативном магазине, расцеловала со слезами на глазах, отец посигналил, и они уехали.

С тех пор я больше никогда не видел их вместе.

* * *

На первый завтрак овечий сыр и молитва. Потом Толстый Юзусь, которому предстояло на лето заменить мне отца, обтер усы рукавом, обхватил меня, пощупал большим пальцем середину моей ладони и изрек:

— Э, вона бида, таки у тебе мягоньки ручонки, что будуть у тебе занозы, коли грабли возьмешь.

Мать Толстого зашлась кашлем от смеха, то и дело лупя ладонью по столу, будто столешница могла сдержать ее хрипы. Уж десять лет, как она жила с одним легким.

Вечерами Юзусь ласково прижимался к ней, приговаривая, что у его матули хоть и одно легкое, зато два сердца, а она, едва сдерживая канонаду кашля, повторяла свой любимый анекдот:

— Эти доктора с Кракова удивляются, как это я могла еще кажный день гевонты без фильтра курыть, а я им говорю: господа, как тут «бросить курыть», коли уж в древни времена горцы говаривали, что все дороги ведуть в дым…

Толстый не хотел, чтобы я шел за ним в поле, потому что тогда в поле моего зрения попадала его супружеская практика, а дело было вот в чем: с тринадцатого года жизни Юзусь страдал постоянным спазмом члена; тогда ему случилось поднять взгляд на декольте наклонившейся над тетрадкой и ругавшей его орфографию учительницы польского и ощутить первый подъем, который с тех пор не прекращался. Врачи прописали лечение бромом, но Толстый сказал, что ничего у него от брома не мягчает, только мозги останавливаются. Потом, когда весть разнеслась среди девчат, он свыкся с таким положением дел. В молодости Толстый Юзусь вовсю пользовался своей популярностью, от Витова до Дзяниш, от Хохолова до Яблонки, от танцплощадки до танцплощадки, посещая их в особо скроенных портках, служивших ему визитной карточкой. И перестал только, когда в Зубовицах получил по зубам, и парни прогнали его по деревне без штанов, наподдавая пинками, а ему не хватало ладоней прикрыться, ибо даже　 стыд не умалял его твердости. Он перестал ходить в костел (как молиться Пресвятейшей, если погоняло торчит?) и не ходил туда до тех пор, пока приходский священник не отпустил сей грех, сказав при этом:

— Пути господни неисповедимы, а тебе, сын мой, тяжкий путь Господь положил за грех наш первородный и грехи отцов наших…

Отпустил, стало быть, грех и велел жениться как можно скорее, заметив, что истинную любовь Бог детьми благословляет; а Толстый и поверил, что наконец, если Бог даст засеять законную,　 от него отлегнет, и принялся искать жену, от Хохолова до Черного Дунайца, от Костелиска до Шафляр, и, наконец, нашел девицу дородную и выходил с ней первые поцелуи в Старой Роботе. И только после этого, перед сватовством, в соответствии с церковными правилами, чтобы венчание считалось законным, ему пришлось признаться ей в своем недуге. Признался и услышал в ответ:

— Облегчу тебе душу или укорочу тебе тушу.

Вот так и стала она Юзусевой женой.

Обрабатывал поля и жену он практически одновременно, но пока родила только земля. Чистопородная овчарка Харнась, вместо того, чтобы сторожить отару, охраняла их ласки, потому что было много охочих среди окрестной ребятни, да и из одинокой молодежи пройти курс молодожена в качестве зрителей. Толстые так зарывались в пшеничную постель, что любовь их оказывалась　 недоступной для окружавших ихний гектарчик деревьев, на ветвях которых, внезапно облаянные Харнасем, завершали свое бегство от подгальского цербера незваные зрители.

Заполучив меня под крышу свою на каникулы, Юзусь хотел --">