Николай Прохорович Крыщук - В Петербурге летом жить можно…

задачу». У Блока этот сбой произошел, несомненно, от волнения. Отец так говорил и так писал. Молодым учителем с семилетним образованием приехал он из глухой украинской деревни, посланный по разнарядке поступать в военное Ленинградское училище, да тут же угодил в финскую кампанию, а после нее – на фронт Великой Отечественной. Продолжения образования не было.

Странное сближение, отдаю себе в этом отчет. Но понимаю также, что все сближения странные. Только пули, вши и голод снимают эту странность.

Наблюдение неплодотворно, продолжения у мысли нет, как нет продолжения у ужаса – одна только длимость. А желание почувствовать себя историческим человеком хоть однажды возникает в каждом, кто прочитал больше двух книг.

* * *

Эту смесь украинской и русской речи я помню с детства. Не потому ли так внимательно всегда относился к языку, к его мелкой пластике, огласовке и снайперству случайных оборотов, как это и бывает у людей, получивших в детстве прививку чужого наречия или хотя бы только его фонетики. «Уключить» вместо включить, «хоча» вместо хотя, «залазить» вместо залезать, «хфакты» вместо факты, «ставля» вместо ставя, «седя» вместо сидя.

Между тем художественные задачи отец перед собой, несомненно, ставил. Поэтому и принялся в сорок третьем году писать воспоминания под названием «Боевой путь». И тут уж его волновали не одни только факты, но и сам вкус повествования: «Весна вскоре сменилась необычным для Ленинграда жарким летом». Так начинается глава «Жизнь».

Это лето 41-го года отец проводил на учебных сборах в поселке Песочная на Карельском перешейке. Жили в палатках. В июне найти здесь квартиру было невозможно.

Мама с двумя моими братьями оставалась в городе. Они совсем недавно приехали с Украины, город давил своей огромностью. Мама могла заблудиться на соседней улице, а ночью занавешивала окна одеялами, потому что белые ночи не давали спать. От этой потерянности, видимо, и решила пережить лето на Украине. Тогда она якобы сказала отцу: «Если ты не можешь найти в Песочной дачи, то так и будет. Я с ребятами от что придумали: ты живи в лагерях, обучай хорошо своих бойцов, чтобы они были хорошими командирами, а мы уедем на лето на Украину, к родным отцу и матери…»

Замечательный стиль. Ничего подобного, конечно, мама, не сумевшая из-за болезни закончить даже двух классов сельской школы, говорить не могла. Это уже литература, та самая «художественность».

Отец решил, во что бы то ни стало, найти дачу. «Хозяева дома, старик со старухой, были очень гостеприемлевы, зная с моего разговора мое положение, они решили потесниться и отвели мне на втором этаже комнату с верандой, выходившей в парк как раз в тот угол его, где был пивной ларек».

Важная деталь. Особенно для повествования, озаглавленного с пафосом «Боевой путь». Но потому-то его дневник действительно уникальный документ, хотя, конечно, совсем не в том смысле, каким вдохновлялся отец. Поразителен, например, этот, совершенно проходной, эпизод: «По дороге встретил Семенова, который тоже искал дачу. Сочувствуя ему и желая чтобы удовлетворить потребность в жилплощади и этого друга, нуждавшегося в ней по такой же причине как и я (учитывая преждевременно затраченный мною труд на поиски такого удовольствия), я предложил ему веранду рядом с моей комнатой, где и разместилась эта пара молодых людей по фамилии Семеновых, жизнь которых, между прочим, была поучительной многим не умеющим еще по настоящему любить и не знающим понятия одного лишь слова “ЛЮБОВЬ”».

Я подумал, что все они уже были готовы к существованию в землянках и окопах. Не только по причине житейской неприхотливости, но и по готовности разделить свою жизнь с другим. Что здесь от барачной скудости советской реальности, что от коллективного братства, что от культа дружбы, а может быть, и от христианской любви – не знаю.

Но и этой уплотненной жизни на даче им оставалась всего неделя.

«В субботу 21-го июня окончив учебный день я возвратился домой, сам не замечая того, что мое лицо приняло какой-то задумчивый и грустный вид.

– Что с тобой случилось? – были первые слова Пани, увидевшей меня при повороте от дверей, которые я успел только что закрыть.

– Ничего, – ответил я с удивительной улыбкой…

– Твой грустный вид, – продолжала Паня, – наводит меня на мысль, что с тобой случилось великое горе».

Вообще говоря, туманный получился эпизод. Я ду маю, задним числом отец хотел дать понять, что у --">