Николай Георгиевич Гарин-Михайловский - Ревекка

мои слёзы… Я простил бы ей все грехи… измену… убийство… Но её грех хуже… я не могу её простить – не в моей это власти: всем изменила… И ты, Ревекка, не смеешь… Слышишь, Ревекка?! Слышишь ты Бога своего? Слышишь народ свой? Слышишь ты стоны его? Видишь ты пытки, костры и мучения… Видишь и слышишь ты наглый их смех, издевательство их над народом… Ревекка?! Кровью пусть сердце твоё…

Старый Бен захлебнулся и упал мёртвый на подушку.

II

Молодой художник Антоний встретил на старом кладбище и страстно полюбил семнадцатилетнюю, хрупкую телом, но сильную духом, нежную Ревекку.

Всё пленяло его в Ревекке: её голос, когда она пела свои песни деду, непринуждённые движения её гибкого стана, синие большие глаза, её страстная речь, густая волна каштановых волос.

Ревекка не знала, что Антоний любит её, и не боялась с ним встреч у могилы своего дедушки, мирно спавшего на старом кладбище, под мраморной плитой с таинственным изображением на ней двух раскрытых ладонями вверх соприкоснувшихся рук.

Антоний говорил ей о своих путешествиях, о прекрасной весне, которая окружала их; говорил о её голосе и о тех голосах, которые слышал.

Молодой воздух был так чист и прозрачен, так нежен был аромат млеющей в ярких лучах тёплого солнца травы; так уютно было среди безмолвных мавзолеев, вечным сном спавших владельцев их; так не мешали они смотреть в чудные глаза Ревекки, – что Антоний и не заметил, как однажды сладко и нежно прозвучало первое слово любви. Вспыхнула Ревекка и вдруг отразила в своих глазах и синее небо, и яркое солнце, и все чары юной весны.

Но она поборола себя сильной волей, потушила огонь, обжёгший её, и тихо, твёрдо покачала головой.

– Нет, нет, – не надо…

– Ревекка, твой язык говорит не то, что говорят твои глаза.

– Мои глаза, – загадочно проговорила она, подымая их на Антония, – написанная на непонятном для тебя языке книга, Антоний.

– Я изучил этот язык, Ревекка, и читаю теперь эту книгу…

– Ты не можешь читать книгу Талмуда…

– Наша вера, вера ваших предков… Христос от вас пришёл, Ревекка.

– Но ты не можешь жениться на мне?

– Могу. Ты примешь веру своих предков.

– Нет.

– Но что же делать, Ревекка, против законов?

– Если нельзя против законов людей, во власти которых и менять их, то нельзя и против веры, которую Боги дают и не дают власти её менять.

– Но, Ревекка…

– Нет, нет!! Я чужая для тебя книга… Ты ведь не переменишь веру отцов своих?

– Ревекка…

– Ни за что!!

И глаза её сверкнули диким огнём воли, охватив с новой силой Антония.

– О, Ревекка! я тебя полюбил и отныне нет жизни без тебя!

Он страстно схватил её руку.

– Пусти!!

И Ревекка, сдвинув энергично брови, устремила такой властный взгляд своих молодых глаз на Антония, что тот выпустил её руку.

Ревекка ушла и больше не приходила. Напрасно Антоний писал ей и проводил дни в ожидании её прихода.

Наконец, Антоний узнал, что Ревекка совсем исчезла из города. Напрасно он искал её следов: родные Ревекки скрыли всё так искусно, что Антоний ничего не узнал.

«Ревекка, это письмо передадут тебе твои родные, я уезжаю. Знай, что вся жизнь моя принадлежит тебе: ты можешь никогда не придти, но когда бы ты ни пришла, ты найдёшь меня своим. Верь, я не умею лгать, и, когда ты захочешь, ты убедишься в этом».

III

Прошло несколько лет.

В одной из столиц, в большом театре шли «Гугеноты». В роли Валентины дебютировала Ревекка, превратившаяся в обаятельную артистку. Театр сверкал, залитый огнями.

Успех Ревекки был полный.

Уже известный художник Антоний, потрясённый, смотрел в знакомые черты, и несколько лет разлуки превращались в один быстро промчавшийся день. Ничего не забыла память. Антоний умел любить и помнить. Он вновь переживал то, что было пережито, что оставило свой вечный след и в душе, и в работе художника. Целая отдельная мастерская, целый ряд картин, его святая святых, куда первая должна была войти Ревекка, или никто, были следом случайной встречи. Оскорблённый тогда, он уехал, но жил и верил и с окончанием своей задуманной работы ждал ту, которая поглотила все его чувства и мысли. Ревекка была его Беатриче, и холодный страх проникал иногда в его душу от мысли, что нет больше на свете его Беатриче или живёт она давно для другого.

Теперь Беатриче во всём блеске прелести, силы обаяния и царственной красоты была перед ним непередаваемым инстинктом, и в ней он чувствовал след их встречи. Он говорил ей тогда --">