Даниэль Кельман - Голоса

как она, откажется только идиот. Или он смотрит на это иначе?

—  Нет, ответил он не раздумывая, он смотрит на это совершенно так же.

—  Ральф! — Она засмеялась.

Сердце у Эблинга стучало, в горле пересохло. Он положил трубку.

По дороге в контору он был очень смущен и нервничал. Очевидно, голос прежнего владельца номера очень походил на его. Он снова позвонил в абонентскую службу.

—  Нет, сказала женщина, — ему нельзя так просто дать другой номер, только если он заплатит.

—  Но этот номер принадлежит кому-то другому!

—  Не может быть, ответила она. — Для этого есть… —  Меры безопасности, я знаю! Но мне постоянно звонят вместо… Знаете, я техник. Я понимаю, к вам все время обращаются люди, которые ни малейшего понятия ни о чем не имеют. Но я-то специалист. Я знаю, как… Она сказала, что не может ничего сделать. Она переправит его заявление дальше.

—  А потом? Что будет потом?

—  Потом, — сказала она, — будет видно.

Но она за это не отвечает.

В то утро он не мог сосредоточиться на работе. Руки дрожали, а в обед ему не хотелось есть, хотя давали шницель по-венски. В столовой не часто бывал шницель по-венски, и обычно он радовался уже накануне. Однако на этот раз он отнес свой поднос с недоеденной наполовину порцией, отошел в тихий угол столовой и включил телефон.

Три сообщения. Дочь хотела, чтобы ее встретили после занятий балетом. Это удивило его, он даже не знал, что она танцует. Какой-то мужчина просил перезвонить. Ничто в сообщении не выдавало, кому оно предназначено — ему или кому-то другому. А еще какая-то женщина спрашивала, почему он так редко появляется. Ее голос, глубокий и бархатный, был ему незнаком. Как раз когда он хотел выключить телефон, тот снова зазвонил. Номер на экране начинался с плюса и цифры 22. Эблинг не знал, какая это страна. Он почти никого не знал за границей, только своего двоюродного брата в Швеции и одну толстую старуху в Миннеаполисе, которая каждое Рождество присылала фото, на котором она с усмешкой поднимала бокал. «За дорогих Эблингов» — было написано на обороте, и ни он, ни Эльке не знали, кто из них, собственно, с ней в родстве. Он поднял трубку.

—  Мы увидимся в следующем месяце? — спросил какой-то мужчина. — Ты ведь будешь на фестивале в Локарно? Без тебя они не потянут при таких условиях, а, Ральф?

—  Наверное, буду там, — сказал Эблинг. —  Уж мне этот Ломан. Можно было ожидать. Ты говорил с ребятами из «Дегетель»?

—  Еще нет.

—  Однако пора бы! Локарно нам может очень помочь, как Венеция три года назад, — человек рассмеялся. — А еще что? Клара?

—  Да-да, — сказал Эблинг. —  Ах ты, старая свинья, — сказал человек.

— Это невероятно.

—  Я тоже так считаю, — сказал Эблинг.

—  Ты что, простудился? Голос у тебя странный.

—  Мне нужно… кое-что сделать. Я перезвоню.

—  Ну ладно. Совсем не меняешься, да?

Мужчина положил трубку. Эблинг прислонился к стене и потер лоб. Ему потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя: это была столовая, вокруг него товарищи по работе ели шницели. Мимо проходил с подносом Роглер.

—  Привет, Эблинг, — сказал Роглер. — Все путем?

—  Ну конечно, — Эблинг отключил телефон.

Всю вторую половину дня он был рассеян. Сегодня его просто не интересовал вопрос, какая часть компьютера неисправна и как возникли дефекты, описанные торговцами в их загадочных сообщениях о поломках: клиент говорит, нажимал на кнопку «ресет», чт. выключить о. дисплея, но изображение ноль. Вот значит как оно бывает, когда у тебя есть то, чего ждешь с радостью.

Он откладывал этот момент. Телефон был выключен, пока Эблинг ехал домой, выключен, пока он покупал в супермаркете огурцы, и во время ужина с Эльке и двумя детьми, наступавшими друг другу под столом на ноги, он тихо лежал в кармане, но Эблинг не мог перестать думать о нем. Потом он спустился в подвал. Там пахло сыростью, в одном углу громоздились ящики из-под пива, в другом стол и временно разобранный шкаф из ИКЕИ. Эблинг включил телефон. Два сообщения. Он хотел было послушать, но тут телефон в руке начал вибрировать: кто-то звонил.

—  Да?

—  Ральф.

—  Да?

—  Что такое? — она засмеялась. — Ты что, со мной играешь?

—  Никогда бы не стал.

—  Жалко! Рука у него задрожала: — Ты права. Вообще-то я бы… с тобой с удовольствием…

—  Да? —  …поиграл. —  Когда? Эблинг оглянулся. Этот подвал он знал как свои пять пальцев. Каждую --">