Альберто Моравиа - Чочара

Пусть себе убивают друг друга сколько хотят с самолетов, танками, бомбами — у меня была своя квартира и лавка, и я чувствовала себя вполне счастливой. Война меня не интересовала. Хотя я умею считать и даже могу поставить свою подпись на открытке с приветом, читаю я, прямо скажем, неважно. В газетах я читала только описание преступлений в уголовной хронике, вернее, я не сама читала, а заставляла читать Розетту. Разные там немцы, англичане, американцы, русские были для меня все на один лад-чуждое племя.

— Пока торговля у меня идет хорошо, все хорошо, — отвечала я военным, которые заходили в мою лавку и хвалились, что они-де победят там-то, пойдут туда-то, сделают то-то.

А торговля и вправду шла хорошо, хотя и были эти карточки и нам с Розеттой приходилось целый день орудовать ножницами, как будто мы были не торговки, а портнихи. Торговля шла хорошо не только потому, что я была ловкой женщиной и умела обвешивать, но еще и потому, что были введены карточки и мы с дочкой промышляли на черном рынке. Иногда я запирала лавку и вместе с Розеттой отправлялась в свою родную деревню или куда-нибудь поближе. Уезжали мы с двумя пустыми огромными чемоданами из фибры, а возвращались с битком набитыми всяким добром: мукой, окороками, яйцами, картошкой. С полицейскими я договорилась — им ведь тоже есть, было, нечего, — и торговля у меня шла больше из-под прилавка, чем в открытую. Но вот один полицейский вздумал подсидеть меня, пришел и заявляет, что донесет на меня, если я не отдамся ему. А я ему на это спокойно:

— Хорошо… зайди попозже ко мне на квартиру.

Он покраснел как рак и ушел, не проронив ни слова, а когда явился в назначенное время, я провела его в кухню, вытащила из ящика нож, приставила его к горлу полицейского и говорю:

— Доноси, если хочешь, но сначала я тебя зарежу. Он испугался и заявил, что я сошла с ума, он, мол, только пошутил, а потом добавил:

— Ты что, не из того теста сделана, что другие женщины? Тебе не нравятся мужчины?

А я в ответ:

— Рассказывай это другим… Я вдова, у меня есть лавка, и я думаю только о торговле… Для меня любви не существует, вбей это себе в башку раз и навсегда.

Он не поверил мне сразу и долго еще продолжал волочиться за мной, но уже с должным уважением. А ведь я ему сказала чистую правду. После рождения Розетты любовь перестала для меня существовать, да и до того она меня не очень-то интересовала. Такой уж у меня характер — не люблю, чтобы меня трогали, и никогда не любила. Если бы мои родители не выдали меня тогда замуж, то я и до сегодняшнего дня оставалась бы такой, как меня мать на свет родила.

Однако наружность моя вводит в заблуждение. Я нравлюсь мужчинам, хоть роста я невысокого и с годами сильно раздалась в ширину, но лицо у меня гладкое, без единой морщины, глаза черные, зубы белые. В эти самые счастливые, как я уже сказала, годы моей жизни многие хотели на мне жениться, клялись в любви. Но они просто метили в хозяева моей лавки и квартиры. Может, они и сами не знали, что для них лавка и квартира важнее меня, и были со мной искренни, но я рассудила так: я бы променяла на лавку и квартиру любого мужчину, а они что — не такие, как я?.. Все мы сделаны из одного теста. Если бы еще это были богатые или хотя бы мало-мальски обеспеченные люди, а то ведь всякая шантрапа лезла — за версту видно, что они хотят просто пристроиться. Один неаполитанец, служивший в полиции, особенно увивался за мной; он льстил мне, говорил всякие хорошие слова, называл на неаполитанский лад «донна Чезира», но я ему сказала напрямик:

— А если бы у меня не было ни лавки, ни квартиры, ты бы мне говорил то же самое?

Этот по крайней мере был откровенный и ответил мне смеясь:

— Но ведь у тебя есть и лавка и квартира.

Правда, таким откровенным он стал после того, как потерял всякую надежду жениться на мне.

Война все продолжалась, но меня это не трогало, когда по радио после песенок начинали передавать сводку, я говорила Розетте:

— Выключи-ка радио… Чтоб они сдохли, все эти сукины дети!.. Пусть себе грызутся, сколько им вздумается, я не хочу об этом слушать. Какое нам дело до их войны? Они начинают войну, не спрашивая простых людей, которые на эту войну должны идти, и мы, простые люди, имеем право не интересоваться их войной.

Но, с другой стороны, война была выгодна для меня: я спекулировала все больше, запрашивала за товар все более высокие цены и все меньше продавала в лавке товаров по твердым ценам. Когда --">