Инна Хаимова - Скитания души и ее осколки

закаленность мужских лиц. Девочка старалась все виденное впитать в свою хрупкую душу, оставить ее в звенящем радостью состоянии навечно. Она ощущала себя единым целым с этой массой людей, уже которую неделю устремленной в неизвестную землю, поверив своему Патриарху и Всевышнему, обещавшему ему благоденствие в этой земле.

– Вот так бы остаться навсегда вместе, – размышляла девочка, вглядываясь в ночную беременную луну, ярко светившую в отверстие шатра. Потянулась, почувствовав, что сон коснулся глаз, сомкнула их. – Когда стану взрослой, – подумала она, но что сделает, додумать не успела, так как услышала, что откуда-то из далекого – далека, до нее доносились непонятные звуки, словно крались враги. Звуки, усиливаясь, ломались на ходу, будто преодолевали огромные препятствия и неожиданно вылились в слова.

– Нас выселяют, выселяют, – раздирающим тишину, плачущим собачьим воем, стонала соседка по коридору незамысловатого съемного коммунального жилья, в котором Женщина пребывала не одно десятилетие своей жизни на земле предков. Ведь не впервой она слышала это словосочетание, которое по ее представлению, влекло насилие, лишение чего-то дорого, безвозвратно утерянного. И каждый раз, при произнесении этого слова, ее сковывал страх. И сейчас это леденящее чувство охватило ее душу. Через мгновение почувствовала – внутри все обмякло, усталость разлилась по телу. Оторвав взгляд от зеркала, Женщина равнодушно оглянулась на дверь, не зная встать или нет из кресла, выйти ли в коридор на вопль соседки. Покидать видения будущего не хотелось, она осталась в кресле, но соседка неугомонно продолжала взывать о помощи. Своими завываниями, крушила еще недавно плотно стоявшую тишину общежития, выводя все и вся из равновесия. Она твердила одну и ту же фразу, сквозь которую тяжелым градом бились слова об пол: «Нас хотят уничтожить». Будущее, незаметно для Женщины начало исчезать, испаряясь и плывя в прозрачной пелене облаков, унося с собой безграничность красот зеленных пастбищ и балдахин ночного неба. Печаль, повиснув на душе, затуманила ее взгляд. Слово «выселяют» невольно отпечаталось в памяти, правда, совсем другими интонациями, совсем другим его посылом.

Тогда она жила вместе с бабушкой, матерью и дядей в маленькой комнате. Ее туда привезли ребенком из тех солнечных мест и арыков, где вместе с бабушкой и мамой отсиживались, скрываясь от пушечных раскатов войны, от взрывов поездов и разорванных тел, которые не успевали хоронить. Именно тогда, по прошествии нескольких лет после окончания войны, в десятилетнем возрасте, узнала впервые, что есть Бог, в которого верят и то, что она еврейка. В ту пору была бабушка – жилистая властная старуха, руки которой в любое время года становились красными от холодной воды. Маленькие, близко посаженные карие глазки, разделялись переносицей широкого короткого носа. Курносость придавала лицу простое незатейливое выражение, какую-то даже безликость. В общем, внешность ее типичными национальными чертами в толпе не выделялась. А глазки, именно глазки, создавали впечатление, что просверливали тебя насквозь.

Мама, грузная сорокалетняя женщина, отличалась, некой породистостью. Огромные светлые глаза оттенялись темными волосами. Раздувавшиеся крылья греческого носа, придавали скуластому ее лицу энергию и даже некую взволнованность. Из-за перенесенных мамой болезней, бабушка тянула весь дом на себе. После окончания фармацевтического техникума мама работала в отделе ручной продажи центральной аптеки Москвы. В свободное от работы время лежала на диване, а если были силы – ходила с подругами в театр.

Вместе с ними жил сын бабушки, брат мамы. Дядя работал в органах безопасности. Оттуда он ушел на фронт и туда же вернулся после тяжелого ранения под Сталинградом. Через много лет она узнала, что дядя занимался подготовкой разведчиков для фашистского тыла. Он также как и сестра был высок ростом и грузноват, но в отличие от нее, носившей на голове огромную шапку темных волос, череп его был гол и блестел на солнце. Дома девочка его почти не замечала и очень мало с ним разговаривала. Приходил он с работы поздно ночью, перед рассветом, когда она еще спала. Потом, видели дядю около шести вечера следующего дня, когда появлялся с работы. Он обедал, затем спал часа два и вновь уходил до рассвета. И так ежедневно. Жила семья на первом этаже старого московского дома в центре города в одиннадцатиметровой --">