Александр Попов - Благоwest, или обычная история о невероятном сумасшествии

лоснившуюся кожу величаво-пухлого дивана.

Потом Цирюльников бесцельно бродил по комнатам, ему часто звонили по мобильному, он резко, односложно отвечал и с досадой и, могло показаться, страданием на лице отключался. Еле поднимая ноги, взобрался по лестнице в спальню к жене. Анастасия, с воспаленными глазами, вспыхнула отчаянной истерикой, - бросала в мужа вещами, царапала его и била кулачками. Он легонько, бережно, как цыпленка, молчком скрутил ее, уложил в кровать и, морщась, спустился вниз. Мрачно посмотрел на своих детей, тихо сидевших все на том же угловом диване в гостиной, погладил по голове плаксиво сжавшуюся дочь, потрепал по щеке окостенело державшегося сына. "Боятся, - устало подумалось ему. - И что за бес меня крутит? Словно бы не я живу, а - кто-то другой за меня во мне. В голове - мешанина, белиберда: какие-то собаки вспоминаются, хруст льда под ногами, стена, а через нее кто-то карабкается..."

На Александра Ивановича наваливалось, как текучая гора, сонливое настроение, да так стремительно и ощутимо, что - словно бы и впрямь от насевшего бремени, стали подламываться в коленях полные мускулистые ноги. Направляясь в ванную, он чуть было даже не упал. Фыркающе, с брызгами умылся холодной водой. Хотел было уже улечься в постель в нижней спальне, но явился его компаньон и товарищ Савелий Хлебников, того же возраста, что и хозяин дома, но моложавый, свежий, подтянутый. Белое, словно бы светившееся лицо, маленькие глазки задорно, по-детски посверкивали.

- Звоню, звоню тебе, Саня! Услышишь мой голос - отключаешься. Надо обсудить кучу производственных вопросов, а ты ведешь себя, как пацан, извини. В чем дело? Ты выглядишь, будто на тебе пахали, но не мягкую весеннюю землю, а нынешнюю, почти смерзшуюся.

- Я жутко хочу спать, Савелий... - покачивался перед ним зевающий хозяин. - Меня обворовали. Я теперь гол как сокол...

- Да, да, уже весь город судачит... Что ты сказал - гол как сокол? Не надо, Санек, передо мной разыгрывать опереточную драму! - подмигнул Хлебников. Но тут же стал серьезен и строг: - Александр Иванович, ты за прошлый месяц никому не выдал премиальные. И зарплаты у троих менеджеров урезал самым вероломным образом. Люди недовольны тобой. Ты отрываешь у них кровное, честно заработанное...

- К черту! Я возглавляю не богадельню, а солидное предприятие. Наконец-то, оставьте меня все в покое: я хочу спать, сейчас упаду.

Хлебников помолчал, покусывая губу. Пристально взглянул в полузакрытые глаза Цирюльникова:

- Вот что я тебе хочу сказать, уважаемый генеральный директор: я уйду от тебя, хотя "Благоwest" на все сто так же моя фирма, как и твоя. Мы с тобой два хозяина, но с таким человеком, как ты, я больше работать не буду. Я устал от тебя. Ты становишься непредсказуемым и даже, если хочешь знать, опасным. Будем делить капиталы и собственность. Понял?

- Да пошел ты... - отмахнулся Цирюльников, с трудом приоткрывая один глаз и раскачиваясь.

- Все, точка.

Цирюльников добрел до кровати, повалился на постель прямо в одежде и в один миг уснул.

Хлебников сказал Анастасии, готовившей детям ужин:

- Твой муженек, Настя, от денег, видать, вконец отупел и оглупел. А может, сошел с ума?

- Он нас, Савелий, порой держит голодом. Но бывает такое - вдруг начинает сорить деньгами. Позавчера уезжал в Новосибирск - дал мне целую пачку: купи, дорогая, что хочешь. Я купила цветы - так он меня чуть не захлестнул... Его нужно лечить.

Утром Александр Иванович извинялся и заискивал перед женой, и Анастасия видела его прежним - добрым, ласковым и щедрым.

А в офисе Цирюльников уговаривал друга, который уже настаивал на разделении уставного капитала, оборотных средств и имущества фирмы:

- Савелий, ну ты что, обиделся на меня? Да я пьяный был вчера. Прости, братишка...

- Ты, Александр Иванович, уже лет пять точно пьяный. Деньги помутили твой разум и душу, и ты старательно и уперто отсекаешь сук, на котором изволишь восседать. Я больше не могу и не желаю терпеть: ты вырываешь у меня каждую копейку, спутываешь и коверкаешь мои планы. "Благоwest" уже года два с лишком не развивается, потому что ты всеми правдами и неправдами, беззастенчиво объегориваешь меня и менеджеров, присваиваешь себе крупные суммы, без предупреждения и объяснения изымаешь средства из оборота, на всех смотришь свысока. Все, довольно - будем размежевываться!

Хлебников - к дверям, а Цирюльников тихо сказал:

- Будем судиться. - Но тут же неожиданно отвел глаза в сторону.

Хлебников --">