Максим Леонидович Яковлев - Вознесение

пошел за ней, впервые так послушно и просто, и не знал, откуда это.

— А чего смеялась? — спросил он.

— Я звала тебя, а ты не слышал, — ответила.

Они дошли до развилки, впереди было поле, зеленеющее по пашне частыми, узкими полосками; по другую сторону, за оврагом, уже стали показываться огороды. Мелькнул и дом их оранжевой крышей.

— Мы пойдем на Горку, — сказала она, как можно спокойнее.

И они повернули на поле, в середине которого, рассекая его на две части, возвышалась Колова Горка.

Вот теперь он знал, куда они идут и зачем. И был он поражен этим, и смотрел теперь на нее и не мог поверить, смотрел, боясь за нее, и понимал, что не остановит ее, даже если бы захотел. И она, не оборачиваясь, смотрела на него, помогая ему не говорить ни нужного, ни лишнего, ничего…

В тот день, когда умер их первый и последний малыш (недоношенная кроха, трупик, который затаскали по лабораториям, не осталось ни фотокарточки, ни могилки), он, обегавший в поисках жены всю округу, нашел ее только здесь, уже в сумерках, по дрожавшему слабому облачку на вершине, — вцепившуюся насмерть в траву с пустыми, смотрящими в тучи глазами. Отбивалась, не хотела никуда уходить. Он принес сюда телогрейки, одеяла, спирт, какую-то клеенку соседи дали таблетки… Ночевали здесь же, под дождем. С того дня и посыпалось у нее: воспаление, больница, осложнение, заражение, операция, потом опять что-то «по-женски», еще две операции и приговор: детей больше не будет. На эту Горку смотреть не мог, взорвать хотел. Долго еще рана эта катала их, перекатывала… Потом вроде ничего, послал им Господь Андрюшку племянника на воспитание, ужились, срослись вместе, вместо сына был.

Пришли.

На то самое место поднялись. Видит он на траве полотенце, бутылку вина, пирожки, миска с салатом… Повернулась к нему и растерялась:

— Ох, волнуюсь, отец… погоди. Сегодня… сегодня…

«Ну невозможно смотреть на все это!»

— Ален, ну зачем ты… ну помянули бы дома, ну? Ну с чего ты вдруг, столько лет уж…

Он обнял, прижал ее к себе, окружая, загораживая собой, отнимая от горя, от смерти, от ужаса…

— Не надо, Ален… Не надо, девочка.

— Да нет же, отец, не то! — она неожиданно сильно прижалась к нему, — Вить, я… у нас…

Виктор почувствовал, как земля уходит у них из-под ног, как глаза его больше не видят ни поля, ни рощи, ни крыш, ни неба, но один лишь свет, огромный, объявший, поющий под ветром, свет..!

— Понимаешь? — прошептала она где-то в его груди.

Конечно, он хотел ответить, сказать и крикнуть, но было нечем! Что-то в горле такое, отчего даже кивнуть толком не удается.

— Понимаешь? — шепнул ему ветер.

— Понимаешь?

— Понимаешь?..

Лето 2001. Малаховка.

--">