Мария Скрягина - Свет смерти

напевать ее и покачивать в такт ногой.

У меня не было желания ехать сюда, к Хосе, но он был по обыкновению настойчив. «Ну, чего тебе стоит?» Да, действительно, ничего.

Идет, какой-то немного смущенный, улыбающийся, в волосах уже седина и морщинки вокруг глаз, походка небрежная, как у студента, но, Хосе, ты уже не студент, тебе сорок.

— Ну, как, моя милая? — он наклонился и поцеловал мне руку.

— Все хорошо.

— Я очень рад тебя видеть. Сегодня будет отличный праздник. — Праздники остались где-то там, Хосе, в нашей с тобой юности. А это — просто времяпровождение. — Что-нибудь выпьешь?

— Да, пожалуй, водки с лимоном.

Наш кружок сформировался еще в университетские времена, с тех пор мы не разлучались. Это было даже странно — шли годы, появлялись семьи, дети, все стали преуспевающими, занятыми людьми, но отношения по-прежнему оставались теплыми и дружескими, и каждый мог рассчитывать на помощь другого в трудную минуту.

Мы продолжали встречаться тесной компанией, на вечерах наши поэты читали стихи, Освальдо садился к роялю, мы пели, пили, танцевали, обсуждали искусство, политику, аргентинские и мировые новости, свежие книги, пластинки, журналы… Когда-то и мой муж был среди нас, сжимал меня в объятиях и вел в танце так, что замирало сердце, когда-то… Потом он изменил мне, и когда я размышляла, забыть мне его или простить, автомобиль сбил Ортегу на одной из тихих улиц Буэнос-Айреса. Хосе пытался утешить меня, но мне никто не был нужен. Я укрылась в своем доме, притворяясь, что грущу о муже.

Я не грустила, я очень быстро забыла его. Предательство не следует прощать, никогда — так я думала. Появлялись мужчины, завязывались романы, но больше любви не было. И за это тоже не стоило его прощать.

— Ну, что ты такая печальная? — Хосе принес стакан со спиртным. — Пей да веселись! И, поверь мне, сегодня есть, за что выпить!

Он хотел сказать что-то еще, но его отвлек Карвальес, он потащил меня танцевать, и стал на ухо рассказывать о своей новой выставке в музее искусств. Потом меня перехватил Лафинур, и я узнала, что книга поэта была переведена на французский, а сам он был награжден премией. Я еле вырвалась из его лап, когда тот уже начал читать мне свою новую поэму. «Еще неоконченную, Яна, еще неоконченную…» Синеглазая красавица Нора рассказала, что дети отправлены к бабушке на каникулы, что она думает следующим летом свозить их в Париж, ведь она тоже побывала там в детстве, и это было так замечательно! Ортенсия тут же посоветовала навестить Флоренцию, куда ездила недавно, и дальше кумушки стали ворковать о достопримечательностях Франции, Италии, Европы, и мне ничего не оставалось, как ретироваться.

Я села в кресло, темнело, Хосе принес из дома свечи, расставил на столе. В золотистом мерцании лица вдруг показались моложе, так сидели мы в квартире Хосе двадцать лет назад и мечтали о подвигах, о славе, о любви. Многое сбылось. А многое — нет.

Нора принесла плед, заботливо укрыла мне ноги. Стало уютно, водка ударила в голову, и я не заметила, как уснула.

Я проснулась от холода. Плед сполз на землю, все тело затекло. Сначала я ничего не поняла — было тихо, за большим столом догорало несколько свечей. В их призрачном свете я увидела, что Хосе спит в кресле, Ортенсия и Нора примостились на плетеном диване, в мягких подушках, виднелась еще чья-то голова. «Ничего себе надрались! Ну, Хосе, ну напоил, и что за зелье у него там в погребах?» Я взглянула на часы — три ночи. И что теперь делать? Будить всех и провожать в дом? Завтра же все встанут помятые, невыспавшиеся и очень недовольные. Я подошла к Хосе, потрепала его по плечу. Тот спал сном младенца, сладко улыбаясь и почти не дыша.

— Хосе, вставай, надо всех перевести в дом, — Хосе не отозвался. — Хосе, черт тебя дери, хватит дрыхнуть, — я взяла его за руку и сразу все поняла. Рука была ледяной и твердой. Такой же, как у моего мужа в день похорон. Еще боясь ошибиться, я коснулась его щеки. Лед.

Дрожа от ужаса, подошла к Норе — у той и вовсе были открыты глаза. Глаза куклы. Я думала, что сейчас закричу, что меня вырвет, но вместо этого, мое тело просто оцепенело. Я не могла открыть рот, не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Мертвые глаза Норы словно загипнотизировали меня. Не знаю, сколько я простояла так, охваченная слабостью и ужасом.

Только в один момент меня кто-то как будто включил, и мысли понеслись с бешеной скоростью. «Все уснули, потому что отравились. Нет, --">