Антония Сьюзен Байетт - Литературное сырьё

Антония Байетт
Перевод Анны Псурцевой

Литературное сырьё*
Вначале он всегда говорил им одно то же: «Старайтесь избегать
неестественности и фальши. Пишите о том, что хорошо знаете, но смотрите
свежим взглядом. Не сильтесь бегать, и уж тем более летать, пока не
научитесь

ходить

как

следует.

Но

главное,

не

нужно

дешёвого

мелодраматизма». Каждый год он смотрел на них с пристальной
благожелательностью, и каждый год они приносили ему насквозь
пропитанные мелодрамой опусы… Их определенно тянуло к мелодраме. Он
устал повторять, что занятия художественной прозой – не способ врачевания
душевных травм. Однако литературные дерзания его подопечных – воистину,
от великого до смешного один шаг – сводились ровно к этому.
Литературная студия существовала уже пятнадцать лет. Первые годы
занимались в здании школы, потом перебрались в церковь викторианского
времени, в наши дни ставшую развлекательно-досуговым центром. Городок
находился в графстве Дербишир и назывался Суфферакр (по утверждению
краеведов, искажённое “sulfuris aquаe”, «серные воды»; некогда здесь хотели
открыть водолечебницу, но что-то не заладилось). В этом городке он и
родился. В 60-е годы он написал свой первый роман, «Наглец» – ершистое
произведение, бросавшее вызов устоям, – и устремился в Лондон за славой.
Вернулся тихо, десятью годами позже, и поселился в доме-фургончике на
соседском выпасе. На своём мотоцикле он колесил по ближним и дальним
окрестностям – преподавал художественную прозу по пабам, школам и
культурным учреждениям. Был он большой, улыбчивый, непоседливый и
краснощёкий, с отпущенными соломенными волосами. Звали его Джек

*

Raw Material, новелла из сборника Little Black Book of Stories by AS Byatt.

Смоллет. Его свитера, связанные крупными петлями, лоснились от долгой
носки, но на шее всегда алел платок. Женщины в нём души не чаяли, словно
был он жизнерадостным лабрадором. Почти вся женская часть студии, а
студия состояла практически из одних дам, была не прочь одарить своего
любимца – не ласками! – а шарлоткой или корнуэльским пирожком. Сердце
подсказывало им, и не напрасно, что он неправильно питается.
Вслед за призывами писать о знакомом и близком кто-нибудь всегда
отмечал, что уж о ком руководитель студии знает многое – так это о своих
учениках. «Значит, вы про нас когда-нибудь напишете?»

«Ни в коем

случае, – отвечал Джек, – нельзя злоупотреблять доверием, да и частную
жизнь надо уважать… Руководитель литсеминара – что-то вроде врача. Хотя
ещё раз вам говорю: не для того вы занимаетесь художественной прозой,
чтобы лечить душевные травмы».
Честно говоря, он как-то, правда безуспешно, пытался пристроить пару
рассказов, которые написал на основе исповедальных творений своих учеников. Члены студии подносили ему свои души на девственно чистых блюдах,
будто влажных раскрывшихся устриц; он видел их страхи, избитые мысли,
несуразные фантазии, мстительность и злопыхательство. Увы, не дано им,
ученикам, писать: их литературные откровения – грубые и незрелые. Ему же,
преподавателю, неизвестна технология, с помощью которой можно спрясть
из их соломы золотые нити, превратить кровавые оковалки в изысканное
кушанье. И всё-таки он продолжал честно заниматься с ними, хотя и без
особой охоты. От чего он получал удовольствие, так это от писательства.
Ничто на свете не приносило ему такой радости: ни вкусная еда, ни выпивка,
ни близость с женщиной, ни чистый воздух, ни тёплое жильё. Целыми днями
он писал и писал, исправляя написанное, у себя фургончике. Сейчас он
перерабатывал свой пятый роман. «Наглеца», первую книгу, он написал на
одном дыхании, едва закончив школу. И первое же издательство с радостью
сцапало его творение. А иного он и не ждал. (Точнее, это был один из двух
сценариев, которые он проигрывал в юношеском воображении: либо

немедленное признание, либо долгий, тернистый путь к славе. Когда грянул
первый успех, в ослеплении ему показалось, что путь к славе краток.)
Он не стал учиться в университете или осваивать какое-нибудь ремесло.
Ведь он уже состоялся как писатель. Однако его второй роман, «Улыбка к
улыбке», разошёлся лишь в шестистах экземплярах, да и то по сниженной
цене. Третья и четвертая книги, в обёрточной бумаге, с множеством
почтовых клейм, хранились у него в жестяном --">