Эрик-Эмманюэль Шмитт - Два господина из Брюсселя

него были дети?

— Нет. В его распоряжениях о них ничего не сказано.

— Ну-у, все же ты не разубедила меня в том, что это, возможно, было самоубийство!

— Моя соседка не упоминала о самоубийстве.

— А может, она-то и прикончила этого типа? Узнала, что он написал на нее завещание, и убила своего любовника!

— Симона, мы ведь не знаем, от чего он умер!

— Это свидетельствует о ее хитрости.

— Да не был он ее любовником!

— О, Женевьева, не будь наивной! Ей достались златые горы, а она не была его любовницей? Я бы не клюнула на такое.

Однако вопрос, принять наследство или отказаться, тянул за собой и другие: кто этот господин? и что связывало покойного с наследницей? Женевьева, вновь получив совет отказаться от наследства, — на этот раз от двоюродного брата, подвизавшегося на ниве страхования, — быстро прекратила расспросы.

С утра до вечера она металась между двумя противоположными решениями: принять или отказаться? Выйти из игры или удвоить ставку? Она лишилась сна, но все же наслаждалась этим возбужденным состоянием: наконец-то в ее жизни повеяло приключениями… Вновь и вновь Женевьева взвешивала свое решение.

Через семьдесят два часа она сделала выбор.

Радостная, она предстала перед мэтром Демельмейстером: хотя благоразумие требовало отклонить наследство, она его приняла! Ведь она ненавидела умеренность, эту боязливую скромность, за которую корила себя всю жизнь. Впрочем, в восемьдесят лет она не испытывала особых опасений… Если она унаследует долги, выплатить их она не сможет, так как ее пособие не превышало прожиточного минимума. И даже если на ней повиснет многомиллионный долг, никто не отнимет ее ничтожную пенсию. Между тем она не слишком зацикливалась на этом предположении; она чуяла, что если копать глубже, то ее так называемое безрассудство обернется точным расчетом, ведь, рискнув, она ничем не рисковала…

И правильно сделала! Одно слово — и на нее свалилось целое состояние: немалая сумма на счете в банке, три квартиры в Брюсселе (две из них сдавались в аренду) плюс обстановка, картины и произведения искусства, находившиеся в квартире в доме двадцать два по авеню Лепутр, и, наконец, сельский дом на юге Франции. В доказательство ее неожиданного возвышения нотариус сказал ей, что готов вести дела, связанные с ее наследством.

— Я должна подумать. А не было ли письма, дополняющего завещание?

— Нет.

— А какого-то документа, адресованного именно мне?

— Нет.

— Но что за странная прихоть, отписать все мне?

— У него не было семьи.

— Понятно, но все же почему мне?

Нотариус молча пристально посмотрел на нее.

У него зародилось сомнение. Или, как он полагал, она была любовницей коммерсанта и блюла приличия, или же она говорила правду, и тогда перед ним был самый странный случай в его практике…

Женевьева настаивала:

— Мэтр, вы ведь хорошо его знали.

— Нет, это досье вместе с прочими мне досталось при покупке нотариальной конторы.

— А где он похоронен?

Понимая, что, если он хочет, чтобы Женевьева оставалась его клиенткой, следует пойти ей навстречу, нотариус покинул кабинет, отдал распоряжения помощникам и спустя пять минут вернулся с листочком бумаги:

— Кладбище в Икселе, первая линия, квадрат два, пятый участок по левую сторону.

В тот же день Женевьева отправилась на кладбище.

Погода была ненастная. Затянутое тучами небо цедило скудный серый свет, смягчавший вид бетонных стен и наводивший тоску на лица. Шли хмурые прохожие. Хотя дождь прекратился, о чем напоминали еще не просохшие мостовые, но угрожал зарядить снова…

Женевьева сошла с автобуса у трех кафе, за которыми начиналось кладбище. Внутри, за окнами, не было видно посетителей, угрюмые официанты зевали. В тот день похорон не было… Женевьева, кутаясь в шарф, вздрогнула, представив себе их работу: спекулировать на смерти, подносить травяной отвар вдовам, лимонад сиротам, наливать пиво мужчинам, жаждущим забвения. Похоже, полотняными салфетками здесь скорее утирали заплаканные глаза, а не рот…

Так как монументальные ворота кованого железа не соблаговолили распахнуться перед ней, Женевьева проникла на кладбище через калитку слева, кивнула работнику коммунальных служб в зеленой накидке и дошла до круглой площадки, обсаженной дубами.

Когда она двинулась по аллее, под ногами зашуршали камешки. Они скрежетали: «Уйди, ты здесь чужая! Возвращайся, --">