Павел Леонидович Лемберский - Операция 'Бассейн с подогревом'

Лемберский Павел Операция 'Бассейн с подогревом'

Павел Лемберский

Операция

"Бассейн  с  подогревом"

Home is where I want to be

But I guess I'm already there.

Talking Heads

1. ДОБРОЕ УТРО

Сердце забилось у мамы где-то зимой. Мама была совсем молодой еще, папа был жгучий брюнет. Из роддома везли на такси в конце лета. Трясло и воняло бензином. Испытывал дискомфорт, это чувство осталось. Выбило рубль - мы приехали.

Раннее детство:

Лицо, руки, бабушка, мыло. "Еще раз, с чувством, труби, горнист!" зычно командует бабушка. На поверхности воды в голубом эмалированном тазике с темным пятном на боку извиваются сопли автора этих строк. "Смотри, не цепляй их. Они нехорошие". На это тратились силы, это тревожило.

Бабушка! Вот ты давно уже сгнила, и нет тебя больше, а я все не пойму, червивая: ну, почему мы продували нос в начале утреннего туалета, а не под занавес? Под занавес намного логичнее было бы. И тогда не понимал, и сейчас не понимаю.

Опять детство: папа с "Крокодилом", мама с Малларме. Мама хороша, папа - тот просто красавец.

Бабушка копается в земле - собирает клубнику в саду. Неожиданно разгибается и говорит, обращаясь к кустам крыжовника: "Вы хотите моей смерти, я это нутром чувствую. Вы и Гагарина, гады, в свое время укокошили", - и замахивается на них сапкой.

Дедушка даже летом ходит в кальсонах и демисезонном пальто. Не спрашивайте, в чем он ходит зимой. Вы все равно не поверите.

Папа бьет крупного петуха топором. Обезглавленная птица скачет в винограднике, поднимая крыльями тучи пыли. Оттирая рукавом струйку крови с небритой щеки, папа возвещает: "Мужчина в жизни многое должен уметь, Виктор". Чья б корова мычала, папа. Ты ж сам себе чуть полпальца не оттяпал. Виктор - это, кстати, я.

2. В САДУ У ФОНТАНА

Уже в детстве занимала идея самодостаточности, впервые проскользнувшая в песенке, которую ребята постарше распевали во дворе:

Жил под горою старый дед

Он сам себе давал минет.

И у каждого куста

Сам себе давал в уста.

Песенку эту, неизвестно по какой причине, я прочно привязал к фигуре Давида Абрамовича Кондуктора - старинного дедушкиного приятеля и бессменного партнера по шахматам и преферансу. Старинного в полном смысле слова - рядом с ним дедушка Эмма в свои шестьдесят казался безусым юнцом. Внешность же Давида Абрамовича была какой-то гофманианской, ей-богу: кустистейшие брови, похожие более на усы, чем на брови, пышные усы, смахивающие скорее на хвост щенка эрдельтерьера, а не на усы, лиловатый о двух горбинках нечеловеческих размеров нос, и, как рисовалось мне в моем детском воображении, таких же размеров половой орган. Догадки относительно последнего возникали отнюдь не на пустом месте, но в силу следующих физиологических особенностей Давида Абрамовича: когда старика одолевали приступы чиханья, - а чихать он мог по 12-15 раз кряду, - член Кондуктора не оставался безучастным к происходящему, но, напротив, - реагировал на респираторные проблемы пенсионера самым наиживейшим образом, чему мы с ребятами не раз становились насмешливыми свидетелями. Затруднением этим он бывал весьма смущен и всячески старался прикрыть срамное место шахматной доской, если таковая оказывалась поблизости. Ежели доски поблизости не было или доска была, но на ней уже успел разрастись какой-нибудь миттельшпиль позаковыристей, то пунцовому Давиду Абрамовичу ничего не оставалось, как стыдливо довольствоваться свежей "Правдой". Благо с газетой он не расставался ни при каких обстоятельствах. Глядя на его трудности, детвора постарше начинала перешептываться, хихикать, а самые храбрые (я к их числу не принадлежал), пытались вырвать у него газету из рук. Давид Абрамович газету из рук, естественно, не выпускал, но хмурил свои брови-усы, покусывал усы-хвост и изо всех сил делал вид, что очень на нас сердится; на самом же деле он вовсе на нас не сердился, поскольку прекрасно знал, что детвора его любит. И любили мы его не только за домашнее печенье и булочки с маком, которыми он неизменно потчевал нас по меньшей мере два раза в неделю, и не только за разнообразные истории из жизни художников и просто из жизни, которыми он развлекал нас в саду у фонтана, но главным образом снискал он наши симпатии тем, что прослужив от звонка до звонка без малого шестнадцать лет сторожем в музее Западного и Восточного искусства и выйдя недавно на пенсию, Давид Абрамович с готовностью мастерил для нас, пацанов, бумажные кораблики из глянцевых репродукций --">