Йенс Кристиан Грёндаль - Молчание в октябре

беглые и неуловимые тени, которые то Астрид, то Инес, то Элизабет по очереди отбрасывали в полушариях моего мозга, изнывающего в одиночестве. Я думал, что знаю Астрид, но, быть может, она начала исчезать уже тогда, когда я зимним вечером, в далекой молодости, поднялся и подошел к молодой женщине, которая стояла в моей кухне и при моем приближении застыла с мокрой, блестящей от влаги тарелкой в руках, глядя во тьму, на свое неясное зеркальное отражение. К этой чужой, неизвестной еще женщине с узкими глазами и кривой усмешкой, которую я посадил в свое такси, а затем поселил в своей квартире только потому, что никто из нас не знал, куда еще можно было ее отвезти. Может, она стала лишь еще более незнакомой, когда обернулась ко мне, а я поднял руку и погладил ее по щеке, и это был первый знак того, что я хочу ее узнать. Быть может, я преградил дорогу собственному взгляду; возможно, мои слова нарушили неслышное дыхание, живую тишину, которая больше, чем все слова, говорит о другом человеке. Быть может, Астрид сама нарушила ее, когда все последующие дни и годы рассказывала мне отдельные отрывки своей истории, не связанные между собой, суммарные наброски, которые люди рассказывают о себе, в то время как жизнь продолжает повествование, так что все рассказанное — это уже другая история. Потому что ее слова уже были обращены ко мне до того, как они были произнесены, уже сказаны, уже вплетены в ту историю, которую мы теперь вместе рассказывали друг о друге и о нас самих, о тех, кем мы становились. Подобно тому, как были кое-какие вещи, о которых я никогда не рассказывал ей, было наверняка что-то, о чем она никогда не рассказывала мне, и подобно тому, как я хранил что-то втайне, наверняка и она не рассказывала мне о каких-то людях и событиях в своей жизни. Когда она освободила меня от моих грез об Инес, и задолго до того, как я возмечтал о том, чтобы Элизабет снова освободила меня, было время, когда я думал, что она знает все, что можно знать обо мне, знает даже больше, чем я мог знать сам. Что она могла видеть меня таким, каким я был, подобно тому, как я чувствовал, что знаю ее, когда просыпался рядом с нею и шептал ее имя. Но, возможно, мы никогда не были так слепы, как в те минуты, когда смотрели в глаза друг другу, пытаясь быть узнанными. Мы начали нашу историю сообща, и эта история поглотила все предыдущие, так что они под конец превратились лишь в излишние, оставшиеся в прошлом отклонения в продолжающемся повествовании о нашей совместной жизни. Но в человеке должно быть нечто другое, нечто большее, чем то, что рассказывается, и то, что вообще может быть рассказано. Большая часть исчезает в потоке слов. Оно дает себя знать в паузах, до того, как человек начинает говорить, в молчании, с которым он устремляет взгляд в пол или в окно, не зная толком что сказать. Когда человек исчезает навсегда, после него остается лишь история, но когда уехала Астрид, она оставила меня в пустоте и тишине, которые я заполнил словами, хотя, быть может, мне следовало бы попытаться сохранить эту тишину посредством своего молчания. Но мне остались лишь мои слова, и без них я не мог бы слышать ее молчания в паузах между словами, провалами и трещинами в моем повествовании, когда она уходит в тень, точно так же, как однажды зимним вечером возникла из ничего, ведя за руку малыша. В день моего возвращения из Нью-Йорка Роза встретила меня в аэропорту, как и обещала. Когда мы вышли из зала прибытия, я направился было к очереди у стоянки такси, но она рассмеялась и побренчала перед моим носом ключами от машины Астрид. Пока я отсутствовал, она сдала экзамен и получила водительские права. Теперь она уже по-настоящему взрослая. Роза вела машину неуверенно и медленно, и в коробке скоростей скрежетало, когда она переключала скорость. Но я помалкивал. Она спросила, можно ли ей одолжить машину на две недели, я ведь все равно не так часто езжу. Она договорилась поехать в Берлин со своим возлюбленным. Теперь все разъезжают. Значит, она уже обзавелась новым возлюбленным? Она рассмеялась и покачала головой. Нет, это все тот же, она решила дать ему шанс. Я подумал об этом художнике с обритой макушкой, который сидел у меня на кухне и с отчаянием смотрел на меня, пока я гладил рубашки. Ну так что, как насчет машины? Астрид сказала, что она может ее взять. Я посмотрел на нее. Астрид? Она улыбнулась, обгоняя автобус, и резко крутанула вправо, чтобы не врезаться в едущий навстречу автомобиль, который приближался к нам --">