Владимир Алексеевич Губайловский - Учитель цинизма

Владимир Алексеевич Губайловский Учитель цинизма

1

Вот так всегда. Только придумаешь что-нибудь, сразу все не работает, сбоит, падает. И ничего не получается. Или хочется чего-то совсем другого. Например, расписать пулю.

Я не брал в руки шашек уже лет тридцать, наверное. Но еще мог бы – перемесить плаху, дать снять, вольтануть и, постреливая глазами по сторонам – на месте ли прикрытие? – сдать налапнику пан-преф.

Да нет, это все мечты. Колоду заряжать я никогда толком не умел. Так, по мелочи все. Не то что братья Просидинги. Вот они – да, настоящие интуиты, клевые рюхачи, матерые сифоны выкатывали в академии по куску, случалось. А я так, пописать пришел по пятачку в «сочинку» с лохами. Но тоже свой червончик за вечерочек мог собрать. Если клиент теплый и все порывается какой-то невозможный свояк изобразить. Тогда и делать ничего не надо. Просто пасовать на торговле, вистовать, ждать и смотреть, как он поднимается медленно в гору. Да и не сказать, чтобы так уж медленно. Хорошо еще, когда расклады сомнительные, оно и спокойнее, и в глаза не бросается. Если тебе вдруг пёр придет – ты лоха быстро закроешь, дешево, бестолково и подозрительно, а если он раз за разом без одной, а то без двух садится, а ты трудовые шестерики выпиливаешь лобзиком – так и славно. А если он еще на какой мизерок припадет ловленый… Тогда совсем хорошо. Еще полезно удивиться матерому его мастерству, сказать с бо-о-ольшим уважением: «Да я бы при таком гнилом раскладе без трех сел, а ты – сразу видно профессионал – только без двух». Ну и дальше в том же темпе. Главное, чтобы в его голову не закралась простая такая мысль, что он просто лох и расписывать не умеет, чтобы думал он – случайно все, ну, там, карта не идет, расклады несчитаные, ренонсы шальные – теория вероятностей. Ученые же все, математики, блин. Потом он протрезвеет, прочухается, заплатит – тут тоже не надо пережимать, можно и простить (частично): свои же все ребята, – и уйдет счастливый. А ты ему вслед: карта не лошадь – к утру повезет, а он еще этак по-свойски похлопает тебя по плечу, руку пожмет и скажет: «Хороший ты парень, но в другой раз я тебя точно обдеру как липку». А мне-то что? Я и в другой раз согласен. Так, глядишь, за три-четыре вечерочка и стипендию соберешь, без которой ты опять остался по чистой невезухе.

Но потом мне это дело осточертело. Я еще расскажу, как это случилось. И никакого отношения к совести это, в общем, не имеет. Я ведь всегда (ну почти) играл честно (ну почти), если уж совсем клиент варежку разинет и тебе карты прямо в нос тычет – ну как тут не посмотреть? – невежливо даже отворачиваться, как говорится – посмотри в карты соседа, в свои всегда успеешь. А вообще-то я на одной только психологии работал.

Но до братьев мне всегда было далеко.

2

Имя себе они придумали так. Взяли газету «Moscow news» и ткнули в первое попавшееся слово – оно оказалось proceeding. Так себя и назвали. Я даже не уверен, сверились ли они по словарю, что оно, собственно, по-английски значит. Впрочем, младший брат – Григорий Просидинг – неплохо знал английский, да и старший – Михаил – тоже был человек разнообразных познаний. А как звучит-то: Просидинги! – прямо «Эх, прокачу!». Только круче. Но тогда все мы были ох как круты – мехмат, второй курс. Близко не подходи.

Да еще такие, блин, самостоятельные – клейма негде ставить! В общаге живем, не то что «москвичи» – маменькины детки: прежде в школу ходили, теперь в универ – и ничего в их жизни по существу не изменилось. А мы – совсем другое дело: погрузились по самые ноздри в суровое бытие и познание жизни, сопряженное с пьянством, нищим существованием, девицами – разнообразными, пивными – одними и теми же и с прочими развлечениями и увеселениями. Правда жизни по всей морде.

3

Сейчас все вроде бы знают, что на мехмате в 70-е годы была расовая дискриминация: евреев на факультет не принимали, кроме двух-трех на курс – выставочных. А ведь была и другая дискриминация – для немосквичей. Одна радость – в отличие от негласного запрета на прием евреев, которых валили втихую, для иногородних условия были официально объявлены, и их никто не менял в процессе приемных испытаний, что вообще-то для родной советской власти было совсем нехарактерно: она всегда требовала от своих граждан исполнения законов, а вот для нее самой – закон не писан.

На мехмат было два разных конкурса. В мой год на --">