Туве Марика Янссон - White Lady

как сегодня.

— А вот и наш заказ! — воскликнула Май. — Девочки! Девочки! У нас будет настоящий пир!

Официант улыбнулся и спросил, кто из них попробует вино.

— Я самая старшая, — заявила Элинор. — Я на несколько недель старше вас обеих. Я — The Grand Old Lady^[2]. — Она сделала глоток и улыбнулась официанту. — Прекрасно. Подогрето как раз в меру. За что будем пить?

— За тебя! — воскликнула Регина. — За твои книги для молодежи!

— Спасибо. Очень мило с вашей стороны. Хотя не знаю, читает ли их теперь хоть кто-нибудь. Вы чувствуете, как пахнет ночь?

Регина сказала:

— У тебя всегда очень возвышенные мысли. Но здесь пахнет городом. Канализацией. В Венеции тоже пахло канализацией, но как там было прекрасно!..

Май предложила поменяться местами. Пусть Элинор сядет напротив окна. Там теплоходы и вообще…

— Может, это подскажет тебе какую-нибудь новую идею, — сказала Май.

Но Элинор не видела в этом необходимости. Потом они заговорили о своем общем друге графе. Что-то он давно не звонил. Когда он звонил в последний раз?

— Не помню, кажется, весной. Он всегда очень занят, у него нет времени.

— Кстати, о времени, — сказала Регина. — Тот директор банка из Фиуме сказал мне, что единственное, чего ему теперь не хватает, так это времени. Все остальное у него есть — деньги и все что угодно, — все, кроме времени. Я не стала играть в рулетку, мне это казалось таким ужасным, и мы пошли в бар. «Дитя, — сказал он, — прекрасное юное дитя. Заказывайте все, что хотите. Зеленое, белое, красное, желтое». Так и сказал. «У меня есть все, но у меня больной желудок».

— Да, я знаю, — сказала Элинор.

— У тебя тоже больной желудок?

— Нет. Просто ты уже рассказывала об этом.

— Тебе, но не мне! — вмешалась Май. — И что же ты заказала?

— Белое. «White Lady». Мне очень понравилось это название. На край бокала был надет кусочек льда. Он так и стоит у меня перед глазами.

— Что же все-таки с графом? — спросила Элинор. — Он звонил кому-нибудь из вас?

— Never^[3], — ответила Регина. — Он нас забыл. Он слишком знаменит. Мы с ним танцевали один, нет, два раза. Между прочим, почему здесь нет музыки?

— Музыка все время играла, ты просто не слышала, — сказала Элинор. — Магнитофон, такая медленная музыка для пожилых. Та-та-та-та-та-та-та. Как в «Мариенбаде».

— И сигнальные сирены, как всегда в туман, — сказала Май.

Они прислушались.

— Точно, — сказала Регина. — Это сигнальные сирены. Воют и воют. Элинор, скажи, как они воют?

— Как старые усталые животные, — сказала Элинор. — У них уже не осталось сил даже для страха. Какую оценку я получу?

— Высший балл! — воскликнула Май. — У них уже не осталось сил даже для страха! Они могут только выть!

Регина встала — ей нужно в туалет. Проходя мимо бара, она спросила, нет ли у них музыки, какую любит молодежь.

— Чтобы мы не чувствовали себя такими старыми, — прибавила она и засмеялась.

Официант ответил, что у них, конечно, есть молодежная музыка, только он опасается, как бы от этой музыки она не почувствовала себя еще более старой. Спускаясь в туалет, Регина размышляла, не было ли это дерзостью со стороны официанта, даже фамильярностью, и что в таком случае ей следовало ответить ему. Впрочем, отвечать было уже поздно. Туалет был просторный и прохладный, на окнах связанные узлом тюлевые занавески, уютные кресла, обитые пестрым глянцевым ситцем, на каждой кабине выцветшие монограммы. На крючке висел забытый кем-то красный кожаный поясок. Здесь, внизу, гудки теплоходов были слышнее. Регине стало грустно. Она смотрела на свое лицо, освещенное неоновым светом, из-за которого черты казались резкими и некрасивыми, и думала, что оно стало каким-то тяжелым. С годами лицо почему-то вытянулось, и нос тоже.

Поднявшись в зал, она сказала подругам:

— Все-таки я не понимаю, почему он не звонит.

— Он очень редко бывает в городе, — ответила Элинор. — А можно ли здесь потанцевать?

— Кстати, о танцах, — сказала Регина. — В тот раз, в игорном доме. Там никто не танцевал. Царила атмосфера страха, напряженности. Понимаете? Игроки, которые делали большие ставки — а суммы были огромные, — сидели отгороженные шнуром. Четыре человека, отгороженные от всех остальных, чтобы им никто не мешал. Было очень тихо, никто не смел даже слова вымолвить.

— Как интересно, — сказала Май. — Ты бывала там после этого?

— Нет. Один раз хотела, но не получилось.

В --">