Юрий Александрович Горюхин - Полуштоф остывшего сакэ

переспросил:

— А?

— Нету, грю, ниче! — снял шляпу Ричард Спартакович.

Зато у вас белый-белый снег не из снегоделательной машины германского производства, небо чистое-чистое не из павильонных съемок сериального мыла, и в ушах ни одного рэпера с детсадовским образованием, ни одного шансонье со строгого режима, только тишина звенит.

— А в школе нет вакансий?

— Чего?! — Ричард Спартакович надел шляпу. — У Райки-куркулихи все есть: и уголь, и стеклопакет, и вагонка! Сеялка новенькая есть — не дает! Вакансия тоже, если поискать, где-нибудь припрятана. Вот туда, к ней в школу, и иди, а мне некогда — автолавка из Нижних Зигазов приехала, сейчас моментом все разберут! И я не Ричард Спартакович, ты не читай, что на двери написано, там могут и плохое написать. Я зам по безопасности Саитбабаев! Запомни на будущее!

— Ни в жизнь не забуду!

* * *

Вышел от сторожа Саитбабаева и перешел на другую сторону улицы 26-и Бакинских комиссаров, зашел в длинное недавно срубленное бревенчатое здание, пахнущее сосной, гречневой кашей, свежевыпеченными булочками и неполовозрелыми человечками. Подергал все двери, открылась одна.

— Здрастьте, мне бы Раю, Раису, забыл отчество, — спросил закутанную в шаль кругленькую добродушную бабульку, спрятавшую при моем появлении ноги в белых мягких валенках под стул.

— Я Рая, чего хотите?

Пивка бы нефильтрованного.

— Вам не нужны учителя истории или там что-нибудь в этом роде?

Кроме литературы, конечно, туды ее растуды!

— Нет, не нужны, — тихо сказала Рая.

Замечательно, у меня в литинституте по истории все равно одни тройбаны были, ни одного из двадцати шести бакинских комиссаров по имени-отчеству не помню.

— А по географии, биологии, анатомии для начальных классов, английскому со словарем? Почти не пьющие не нужны? Завхоз, может быть, а?

Раиса подобралась, написала на мятой бумажке с синими печатями: «Не выдавать», оглядела меня с ног до головы, превратившись за эту короткую паузу из безвольной квашни в гранитную глыбу.

Вот бы научиться так.

— Не нужны нам географы, молодой человек! У нас по два учителя на полтора ученика! Своих прокормить не можем! Вон, к Ричарду Спартаковичу идите, может, возьмет на лесопилку!

Проклятая демография! И «молодой человек», конечно, приятно, с одной стороны, а с другой — неприкрытое оскорбление уфимского гастарбайтера, ё-моё! Что же делать? Но на лесопилку я не хочу!

— А программирование, алгебра, физкультура, труд, диалектический материализм?..

Рая не успела мне еще раз бесстрастно отказать, потому что вбежала моя первая безответная любовь Айгуль Асликулева из 10 «А» и сказала, увидев меня:

— Ой!

— Чего опять случилось, Марьям?

Тоненькая, как тростиночка, черноглазая башкирочка смущенно улыбнулась, точь в точь как тридцать три года назад, и продолжила:

— Раиса Максимовна! Идрисов на всю зарплату отоварился!

— Как?! Он же слово давал! И Мишка-экспедитор слово давал, что не продаст! И что, уже начал, предатель?!

Марьям, не сводя с меня глаз, кивнула:

— Так он с Мишкой и начал, уже полчаса, как оба в клубе с телевизором по-матерному ругаются.

Раиса Максимовна строго посмотрела в мои осоловевшие от воспоминаний глаза:

— Толстого читали?

— Какого из классической четверки? — опешил от неожиданности.

— Образ Андрея Болконского завтра проведете вторым уроком в сборном девятом?

Марьям вдруг хихикнула в кулачок:

— Проведет.

Раиса Максимовна с удивлением взглянула на Марьям и почему-то опять начала таять:

— Проведет?

С удивлением взглянул на Марьям и вместо решительного отказа тоже растаял:

— Проведу… А снять можно где-нибудь комнату или домик недалеко от метро?

Раиса Максимовна пропустила мою заскорузлую остроту мимо ушей, улыбнулась Марьям и, опять превратившись в мягкую безобидную квашню, по-домашнему предложила:

— В библиотеке поживете? Туда все равно никто не ходит, а там печка, кровать, стол, стул, книжки, подшивки «Заливных лугов» и «Бельских просторов».

— Поживу.

— Марьям, ключ возьми и проводи товарища.

* * *

Небольшая комнатка библиотеки была чистенькой и уютной. В печке потрескивали дрова, на столе стоял чайник и две фарфоровые чашки.

Повесил тяжелое пальто на гвоздь, сверху повесил легкую желтенькую курточку беспрерывно улыбающейся Марьям.

Определенно, я ее мужчина. --">