Римма Глебова - У судьбы на качелях

потертого, серенького в клеточку пиджачка — самое лучшее, что нашлось у Вени в дорогу. — И мы всё теперь должны делать вместе. Всё! — подчеркнул он.

Софочка задумалась. Вытерла платочком взмокший лоб. Да, всего не предусмотришь. Откуда она могла знать? Так радовалась, что освободится, наконец, от вечного нытья старшей сестры, безумно завидовавшей Софочке, потому что сама не могла уехать — была привязана к больным полуинвалидным родителям мужа, а папа и мама, увы, не дожили до счастливых перемен, ушли в лучший мир. И вот, избавившись от всего этого — нравоучений, тесноты и постоянного беспорядка в общей квартире, она в самолете мечтала о спокойной богатой жизни с Левочкой и мужем — тем мужем, которого она себе непременно найдет, в этом у Софочки сомнений не было — с ее-то большими выразительными глазами, пухлым ртом, тонкой (почти) талией, а уж волосы — у кого еще бывают такие густые черные волнистые волосы — чисто еврейская порода. Правда, слегка выступающие верхние зубы и широкие бедра — тоже признак еврейской породы, так она и летит туда, где все евреи, а не в какую-нибудь другую страну! А что там, в этом тоскливом галуте, у нее не получилось с личной жизнью, так это не ее вина. Просто ей не повезло — Моня вдруг умер два года назад, а все другие порядочные евреи уже давно в Израиле. И все разбогатели. Она непременно должна найти себе подходящего, пусть даже вдовца.

Об Израиле у Софочки были весьма смутные представления. А точнее сказать — никаких определенных сведений. Кто-то что-то сказал, кто-то кому-то написал. Но Софочка точно поняла, что там всегда тепло, фруктов, меда и молока, и другой всякой еды изобилие, а главное — там все евреи. Правда, именно последний факт ее слегка смущал. Радовал, конечно, а как же, но… Софочка никогда не видела много евреев сразу. В синагогу (единственную в их городе) по субботам они с Моней не ходили, Моня сказал — ходить надо пешком, а это далеко. Софочка подозревала, что не в расстоянии дело, а просто Моня побаивается — на работе узнают, и не будет продвижения по службе. Он таки и дослужился до заведующего большим складом. Софочка теперь будет ходить в синагогу — а как же. Там все ходят, и она пойдет. Надо соблюдать традиции своего народа, раз уж ты живешь со своим народом.

Новая жизнь рисовалась Софочке в ярких красках, подсвеченных солнцем, фруктами и мечтами о личном благоустройстве. Хватит мучиться в одиночку, и Левочке необходима мужская рука, чтобы не вырос шлимазлом.

И вот — здрасьте! Этот никчемный Веник так прилип к ней. Общий паспорт — кто бы знал! Придется потерпеть. Потом, попозже, развестись. Узнать надо, как это здесь делается…

Софочка смотрела в окошко такси — надо же, бесплатно везут! — какие красивые улицы! А дома! А пальмы!

— Левочка! Какая красота!

Левочка спал, положив рыжую голову на колени Вене.

ЭКСКУРС В НЕИНТЕРЕСНОЕ ПРОШЛОЕ

Несмотря на некоторую, странным образом сохранившуюся к тридцати двум годам наивность, Софочка считала себя бывалой и тертой женщиной. После неожиданной смерти Мони (о, каким Моня был мужем — всегда умел заработать!) ей пришлось самой добывать пропитание, и она устроилась посудомойкой и, по совместительству, уборщицей в маленькую кафешку — забегаловку попросту. Забежал — хлопнул стакашек, закусил пирожком, или остывшей сосиской и дальше побежал. Но некоторые засиживались подольше. Обычно, если трое. Поскольку «Бог троицу любит», то и очередная троица поначалу всегда плыла любовью и благостными улыбками, ну, а когда дело доходило до «уважения», тут-то обычно и начинались неприятности. Дружеские улыбки сменялись злобой и вроде бы, поначалу, несильными тычками, и как-то вдруг возникала драка с отчаянным мордобитием, и даже мог блеснуть откуда-то появившийся ножик. Софочка всегда с изумлением наблюдала картину столь быстрого перехода от взаимной любви и уважения к матерным выкрикам и ненависти, и вот уже один валяется на полу среди осколков тарелки и вращает подбитым глазом, а на физиономии то ли кетчуп, то ли кровь, а другой вообще лежит трупом, а третий — «победитель» — норовит шмыгнуть в дверь. Но дверь уже преграждают бдительные милиционеры, «труп» быстро оживает под их крепкими тумаками, всех героев увозят, а кто же за разбитую посуду будет платить — негодует Софочка. Заведующий кафешкой, а, в сущности, ее хозяин, уже смотрит на Софочку неодобрительно заплывшими жиром узкими восточными --">