Зое Вальдес - Детка

Зое Вальдес Детка

Мамочке

Если в конце я решусь написать,

что было главным в жизни моей,

если в конце я возьмусь вспоминать,

что было счастьем моих лучших дней,

я напишу о тебе, ибо все

связано было только с тобою:

ты моей радостью был и печалью,

страстью, надеждой, мечтою.^[1]

(Авт. Хуан Арондо.

Исп. Клара и Марио)

Моление о голове

Игба, баба, игба йейе, игба эчу алагбана

(Разреши, отец, разреши мать, разреши, эчу Алагбана);

игба иле акуокойери, игба ита мета бидигага

(разреши, дом, зчу акуокойери, разреши, угол Третьей улицы и дерево хагуэй);

кинкамаче ойубона, кинкамаче апетеви

(привет тебе, тетушка, сидящая рядом, привет тому, кто заботится об оруле);

кинкамаче ори ми кинкамаче гбогбо орича

(привет тебе, моя голова, привет всем ориша);

агбалагба кинкамаче кинкамаче комалебе

(и всем старикам – привет. Привет тебе, голова, осененная свыше);

агбаниче, оба ни омо

(ориша глубин океанских, Царь его сын);

она куни обани йе эми

(в пути я буду начеку, олень венценосный принадлежит Обатала);

качочо эни качочо

(послания Обаталы – по праву).

Часть первая

В тихой гавани гаванской миром правит суета…

Две мачехи у меня: город и ночь.

Вспоминать – значит снова и снова

открывать ящик Пандоры, откуда вырываются все

мои боли, надежды и эта музыка ночи…

Гильермо Кабрера Инфантеэ

Глава первая Be careful, it's my heart^[2]

Будь осторожнее,

милый:

сердце, а не часы

я тебе на ладонь положила.

(Авт. Ирвинг Берлин.

Исп. Бола де Ньеве)

Эту книгу написала не я. Я – хладный труп. Впрочем, это ничуточки не важно. Главное сейчас рассказать все, пусть во рту у меня и кишат черви, – как мертвец стал бы пересказывать, слово в слово, мой любимый фильм «Sunset Boulevard»^[3] Билли Уайлдера. Немного погодя, в другой главе, я представлю свои мерительные грамоты официальной покойницы. А теперь навострите уши, а еще лучше – с головой окунитесь в эту историю, полную любви и боли, пережитую мной в самом сердце души.

Итак, в тридцать четвертом году в Санта-Кларе, ныне Вилья-Кларе, одном из городов старинной провинции Лас-Вильяс, родилась Кука Мартинес. Отец ее был китаец, хозяин гостиницы и Кантоне, откуда и перебрался в Мексику. Там он сменил фамилию и отправился на Кубу подзаработать. Мать Куки родилась в Дублине, где прожила, правда, только первые два года. Старики по материнской линии привезли на Кубу трех своих отпрысков, девочек, тоже в надежде разбогатеть на торговле кониной – дед Куки был мясником по прозвищу Король-Тесак. Крошки подросли и превратились в трех рыжекудрых барышень с голубыми глазами. Младшенькая, которая декламировала в местном театрике французские стихи, из тяги, скорее, к экзотике, чем к азиатчине, влюбилась в повара-китайца без роду без племени. От союза ирландки и узкоглазого на свет появилось пятеро детишек: один умер еще младенцем, с другим в пятнадцать лет приключился полиомиелит, третий был хронический католик и астматик, четвертая страдала нервным расстройством, пятая же – Кука Мартинес, самая крепкая из всех и, кстати сказать, в ту пору еще совсем не старая беззубая уродина. Да, и Куке Мартинес тоже было когда-то пятнадцать, что на гаванском наречии означает – она цвела, была в самом соку и ни одна машина на всех улочках и переулочках Гаваны не проезжала мимо нее, не притормозив.

Когда Детке – а именно так, запросто называли все Куку Мартинес – стукнуло десять, ей пришлось переехать жить к своей крестной, Марии Андрее, потому что ее родительница с пышной и непокорной рыжей шевелюрой и влажными глазами цвета морской волны, ни за что на свете не желавшая прощаться со своей актерско-декламаторской карьерой, в конце концов рассталась с китайским родителем Детки Куки. Едва покинув супруга – с глаз долой, из сердца вон, – она подцепила восемнадцатилетнего любовника. Азиат, которому бремя четырех детей оказалось не под силу, остался с двумя, а двоих препоручил чернокожей крестной, которая вечно мучилась зверской зубной болью. У нее в --">