Фарид Нагим - Теория падений (Записки зонального менеджера)

“Едем, трясемся в длинном железном фургоне. Я общаюсь с соседкой — разговорчивой, глуповатой женщиной с перстнями на крупных мягких пальцах. На лавке напротив дремлющие, склонившие головы люди.

Впереди, там, где зарешеченное оконце вспыхивает и гаснет под светом мелькающих фонарей, беспокойно ходит от стенки к стенке парень в черном облегающем пальто. Когда сильно подбрасывает, он горбится и стукается плечами о стенки.

— Все-таки странно, — после некоторого молчания говорю я соседке. — Ведь мы умерли, а у меня бок затек.

Она засмеялась. Я посмотрел на ее рот, на ее крупные мягкие пальцы, и привычная в той жизни, автоматическая мысль моя переспать с нею показалась кощунственной, и в то же время вызывали невольную улыбку неумирающие желания, память о желаниях. Я встал размяться, шатаясь, прошел меж рядами ног к дверям, неожиданно запнулся и упал на пустые бидоны. Тело свое я все-таки чувствовал, и тревожно стало, что настоящая боль будет там, куда нас всех везут, после суда, после действительной и окончательной смерти. Так и остался лежать, облокотившись на бидон, все телесное оцепенело в томительном предощущении страданий и мук, которые ждут меня.

— А ты там Ленку Благую не видела случайно? — вдруг спросил парень, подойдя к моей соседке.

— Да-а, случайно видела, — ответила она с той интонацией и тем выражением лица, намеренно равнодушным и холодным, с какими женщины общаются с малознакомыми и приятными мужчинами.

Парень пошевелил плечами, вздохнул, хотел спросить и промолчал.

— А в чем она была? — все же спросил он. — Как она выглядела? Расскажи.

— Обычно выглядела, как всегда, — соседке моей, видимо, нравилось помучить его. Хлопнула и громыхнула жесть боковины, и я не расслышал, что еще она добавила к сказанному.

Парень втянул плечи в голову и решительно сел на мое место. Сжал руки меж колен, посмотрел на мою соседку и что-то тихо сказал. Она захохотала, показывая крупные коренные зубы, влажный язык. Лежа за бидонами и глядя на них, я с брезгливой ревностью подумал, что женщина — всегда женщина. А парень все что-то говорил ей с отвлеченным видом. Он тревожил меня, лицо казалось знакомым, и я мучительно пытался воссоздать тот мир, в котором хорошо знал его.

Машину тряхнуло, я с разочарованием и удивлением снова почувствовал свое тело — это огорчало, как огорчает здорового человека непрошенным напоминанием боль в боку.

Вдруг парень, оборвав соседку на полуслове, порывисто встал.

— Я хочу ее увидеть! — с трагичной и жалкой детской решительностью потребовал он.

Женщины подняли головы.

— Поможешь?! — сказал он, направляясь ко мне.

Дерзкое и насмешливое предложение, абсурдное в силу непреложности, необратимости случившегося. Я со страхом посмотрел на дверь — ржавые, жестяные створки громыхали и ерзали, в просвете виден змеящийся асфальт. Однако испугался я тех, кто, наверное, приставлен надзирать за нами, опасался совершить еще больший проступок, еще страшнее омрачить свою душу перед грядущим разбирательством. Но парень, по всей видимости, не отошел еще от прежней жизни, резко отогнул жесть двери, налег и вывалился наружу — дверь сорвалась с верхней петли, а он, пружинно болтаясь, завис в своем черном пальто над ночной, извивающейся дорогой. Все в ужасе закричали. Машину повело в сторону, и парень взбрыкнул ногами уже из-за фургона. Остановились. Подошел мрачный водитель.

— Что же вы делаете?! — с брезгливой укоризной спросил он.

Я видел, как фигура одержимого, несчастного парня растворяется в утреннем тумане, объявшем тяжело склонившиеся ветви деревьев.

Все молчали, слушая удаляющийся топот. Водитель даже не обернулся — он смотрел на меня.

— Иди и приведи его! — сказал он и бодро пошел в другую сторону, будто бы позавтракать.

Где ж мне его искать?! Так не делается, мы нарушаем что-то! Во всяком случае, казалось, надо справиться у кого-то, как же поступают в случае таких вот непредвиденных обстоятельств. И потом, почему именно я — такой же, как и он? Но мужчина уже ушел, и я, и все другие за моей спиной хорошо понимали, что решение принято, слова прозвучали, и ослушаться невозможно. Тишина выдавливала меня из фургона, я вяло спрыгнул на землю и больно почувствовал подошвами ее жесткость”.