Анна Александровна Матвеева - Звездная болезнь

ГАСНУЩИЕ ЗВЕЗДЫ

Приземление окурка я отслеживаю, как авиадиспетчер, - вот красный светлячок падает в траву, вот разгорается прощальным пламенем, вот меркнет, темнеет, сжимается... Бесшумно прикрываю дверь, чтобы не потревожить Анору - пусть хотя бы в сумерках ей удастся подремать, набраться сил перед бессонной, бессовестно долгой ночью.

Для спящего человека в комнате слишком тихо.

- Марина, дай сигарету, пожалуйста.

- Тебе нельзя, Анора.

Говорю голосом Каменного гостя, только что явившегося из райского прокуренного сада.

Разговаривать со мной Анора сегодня не хочет.

- Останешься на выходные? - единственное, что спрашивает.

Работать без отдыха - совсем не то, о чем я мечтаю. Но Миша тоже нахватал себе срочных заказов, кроме того, мне жаль Анору.

Когда я нанималась в этот дом, то понятия не имела, за кем придется присматривать. Наша чешская подруга Зора, с которой мы делили квартиру на Блазиусстраат, предложила поработать сиделкой у женщины, которая скоро умрет.

- Сама я не мочь такую работу, Марина, - призналась Зора, - но ты же медицинский специалист.

Пышно сказано. Младший медработник без диплома и документов, самый настоящий нелегал - единственное, что мне удалось подтвердить в Голландии, были водительские права. Но мои водительские права тогда еще мало кого интересовали.

Женщина, которая скоро умрет... Эти слова можно отнести к любой женщине - вопрос в том, насколько "скоро" все случится.

Старый дом на канале Сингел, с маленьким садом и узкими окнами. Человеку, выросшему в "хрущевке", трудно привыкнуть к амстердамским домам, этим высоким скворечникам, чьи лестницы забирают вверх почти отвесной стеной. Бесконечные ступени и оконные рамы, похожие на гильотину. Под окном спальни Аноры - канал с тремя баржами, к вечеру с улицы несет марихуаной, у подъезда дважды в день по часу стоит метадоновый автобус. Амстердам - город людей, живущих без оглядки на Бога. Я приковала велосипед к столбику, подобрала кипу рекламных листков с крыльца. Первой в стопке лежала брошюра, посвященная эвтаназии. Слоган: "Позаботьтесь заранее о том, чтобы уйти достойно".

Неплохой подход к умирающим женщинам.

Эвтаназия в переводе с греческого - "благостная смерть". Красивое слово, но идея мне нравится не слишком. Может быть, потому, что я, пусть и атеистка не хуже коренной голландки, все же не осмелилась бы вмешиваться в такое ответственное дело, как смерть.

Здесь, в Амстердаме, городе серьезных наркотиков и застекленных проституток, эвтаназию узаконили в 2000 году. Решение, как сказано в буклете, было принято голландским парламентом, потом этим примером вдохновились в американском штате Орегон и в северной австралийской провинции. В Орегоне, впрочем, не любят слова "эвтаназия", придумывают эффектные эвфемизмы вроде "летальной медицины" и "достойной смерти". Наша подруга Зора утверждает, что в Дании (где Зора работала в прошлом году) эвтаназию якобы можно исполнить самостоятельно: по рецепту врача в аптеке закупаются соответствующие задумке лекарства: и вперед! Возможно, Зора сама это придумала - она любит поговорить о том, что "в Дании есть все".

На двери дома Аноры висит трогательный коровий колокольчик. Бело-синяя дельфтская табличка с номером. Высохший букетик вправлен в узкую пробирку настенной вазочки. Мне открывает немолодая, жухлая блондинка - приветливо ощерилась, заговорила по-голландски.

Я быстро училась голландскому, но все же не так быстро, чтобы с лету разбирать скоростную речь.

- Мифрау, говорите, пожалуйста, медленнее.

Она махнула рукой - главное, чтобы вы свободно говорили на русском. Ваша подопечная - русская, вы не знали?

...Корделия Ринсман - дочь Аноры, значит, она тоже русская, хоть и наполовину. Но эта русская половина находится в полном порабощении у голландской - Корделия похожа на своего отца, Йоханнеса Ринсмана, портрет которого встречает меня в гостиной. Йоханнес, как потом рассказала мне Анора, обладал пусть и распространенным, но, тем не менее, изысканным пороком - он играл в рулетку и на тотализаторе. Жизнь Йоханнеса была горячей и полной до краев, как тарелка со свежим супом, - и смерть Йоханнесу выпала сказочная: он уснул за игорным столом в Схевенингене, так что даже крупье с двадцатилетним