Джордж Хаген - Ламентации

Джордж Хаген Ламентации

Бог одиноких вводит в дом.

Псалтирь

АФРИКА

Безымянный

Новорожденный Ламент как будто знал, что ему не могут придумать имя. Едва появившись на свет, он уже улыбался таинственной улыбкой, весело наблюдая из больничной кроватки, как родители суетятся вокруг и спорят, как его назвать. Мать малыша, Джулия Ламент, особенно чувствовала бремя ответственности. Имя — визитная карточка ребенка. Оно должно быть подходящим.

— Если бы людям давали имена в конце жизни, не было бы ошибок вроде доходяг по имени Геркулес и трусов Львов! — заявила она.

Джулию назвали в честь «великого и ужасного» прапрадеда по имени Джулиус, угрюмого медного магната из Йоханнесбурга, что в Южной Африке, трижды женатого и арестованного за убийство третьей жены, которой он каждый вечер подсыпал в молоко мышьяк. Даже когда он отбывал наказание, в семье Клер упорно продолжали называть детей в его честь — в отчаянной надежде заслужить его благосклонность и сохранить за собой медные копи. Отсюда: четыре Джулии, два Джулиуса, пара Джулианов, несколько Джулиан и презлющая собачонка по кличке Джу-Джу.

Однако свое состояние дядя Джулиус завещал медсестре из тюремной больницы. Ида Викс не отличалась ни заботливостью, ни состраданием; по правде сказать, недуги подопечных были для нее ничто в сравнении с ее собственными, среди каковых числились застой крови, мигрень, боли в пояснице, опоясывающий лишай, шишки на больших пальцах ног и звон в ушах. Однако ежеутреннее присутствие женщины скрасило последние дни дяди Джулиуса, а сестра Викс, несмотря на хвори, прожила достаточно долго, чтобы спустить все наследство. Возможно, именно эта цель заставляла холодное сердце Иды Викс биться до ее сотого дня рождения.

Говард Ламент, любящий муж Джулии и отец безымянного младенца, очень спешил дать ребенку имя, пусть даже неподходящее. Человек дела, с широким лбом, длинным носом, похожим на каплю воска, и медно-рыжей челкой, падавшей на лоб знаком вопроса, Говард презирал нерешительность.

— Назову его тоже Говард — и дело с концом, — отрезал он. — Как-никак традиция!

Джулия традиции не особо чтила. Чего стоил пример дяди Джулиуса — не говоря уж о годах учебы в старозаветном пансионе для девочек.

— Традиции! — фыркнула она. — Что от них пользы?

— Милая, — вздохнул Говард, — только прошу, не надо опять про твою школу!

Женская школа Эбби-Гейт являла собой готическое страшилище: гигантские балки, серая шиферная крыша и толстые, массивные трубы. Нелепые узкие окошки словно охраняли от внешнего мира — архитектор, видимо, считал, что современных девушек надо ограждать от любых посягательств. Девочки бесшумно ступали гуськом по тускло освещенным, обшитым темными панелями коридорам. Учеба в Эбби-Гейт была нудной обязаловкой и требовала быстрых, точных ответов и полного отсутствия мыслей.

Отчаянная спорщица Джулия, горячая и порывистая, выбивалась из общей массы. Волосы ее, черные как вороново крыло, вечно путались, не слушались ни щетки, ни расчески, а косы никогда не лежали ровно, как у других. Подруги ее прилежно делали записи во время уроков, но Джулия никого из учителей не удостаивала такой чести. Ни одного урока не проходило без того, чтобы ее рука, обычно теребившая косичку, словно кошачий хвостик, не тянулась вверх.

Главной противницей для Джулии была учительница классической литературы. Миссис Уркварт обладала внешностью старой девы: близорукий прищур, тонкие злые губы и обильная растительность на лице. Тем не менее муж у нее имелся — храпел на всех важных школьных мероприятиях; чучельник в толстых костяных очках и с пузом от самых подмышек.

Шекспир в устах миссис Уркварт превращался в сплошное нравоучение, в основном на темы брака.

— Деееввочки, — скрежетала она, коверкая слова на манер уроженки Глазго, — деееввочки, леди Макбет довела мужа до рокового конца, доказав в очередной раз, что жене следует держать свои замечания при себе, иначе муж примет их близко к сердцу и пойдет к трону по трупам…

В тот же --">