Эрвин Штритматтер - Себе на утеху

наблюдать окружающий мир, не преследуя при этом собственных целей. Но когда мне удается это во всей чистоте, какой источник радости раскрывается для меня!

В больших городах человек платит за воду, необходимую ему каждый день, он платит за то, чтобы подышать месяц чистым воздухом, и за то, чтобы посмотреть на зверей. На уличных перекрестках он заползает под землю, чтобы его не убили создания его же рук — машины. И тем не менее он восхваляет цивилизацию. Что же с ним происходит, куда он стремится? — спрашиваю я сам себя, думая об этом.

Не садовой розой со множеством лепестков и часто совсем без запаха, но душистым цветком шиповника о пяти лепестках хотел бы я видеть произведение искусства.

Мой сосед, выросший в деревне, потерял свое природное чутье погоды. Он слушает официальные прогнозы по радио и бесится, когда они не сбываются. Мой дед тоже бесился, когда чутье подводило его. Где же тут изменение к лучшему? — спрашиваю я себя.

Когда я был совсем маленьким, животные были мне как братья, их неумение говорить не смущало меня, ибо с детьми я общался тоже без слов.

Но росло мое сознание, росло и расстояние между мной и животными. Став старше и преодолев высокомерие, воспитанное во мне моим сознанием, я снова обрел то, что связывало меня с животными.

За моим окном стена леса; уже ранним утром заговаривает со мной березка: можно быть деревом, деревом среди деревьев, но таким светлым, таким светящимся, исполненным такой поэзии, что в него не мудрено и влюбиться, как этот художник, этот Левитан.

По вечерам, когда садится солнце, случается, старая сосна возражает самовлюбленной болтовне березы: ты считаешь себя единственной и неповторимой, потому что растешь перед стеной сосен. На фоне березовой рощи и я бы выглядела недурно, особенно светясь, как вот сейчас, на закате. Между прочим, это ценил некто Лейстиков,^[2] тоже художник.

Час полного покоя под деревом. Какое заблуждение! Под ногами у меня растет трава, земля тоже меняется, и с каждым вздохом я вдыхаю воздух, который еще никогда не был у меня в легких.

Цветочные горшки на подоконниках в больших городах напоминают мне мешочки с родимой землей, какие носили с собой некогда странники.

Князь Пюклер^[3] приказал зарывать под каждое дерево, которое сажали в его парке, мертвую овцу, чтобы деревья росли могучими и принесли ему посмертную славу.

Другие феодалы и владыки приносили в жертву своей посмертной славе людей.

Восславим же тех, кто во имя посмертной славы жертвовал собственной жизнью. К таким людям я причисляю и художников.

Я чувствую, моя задача — добывать сведения о самом себе, в этом моя суть, в этом цель моего пребывания здесь, моего существования.

…Произведение искусства, которое нас подлинно волнует, возникает — в этом я уверен — непреднамеренно на пути художника к самовоплощению.

Художник, вкладывающий в свое произведение все свое время, всю свою силу и всю свою фантазию, приобретает, не стремясь к тому, могущество — часто после смерти. Если же художник достигнет его при жизни и употребит во зло, он тотчас слетит со своего трона. В этом его отличие от других властелинов.

Отныне я хочу работать без спешки, так, словно бы уже наступил вечер моей жизни и словно бы я высказываю те мысли, которые собирался захватить с собой в могилу.

Оперившиеся уже птенцы так теснились вокруг старого скворца, принесшего им корм, что один из птенцов вывалился из гнезда. Инстинктивным движением он раскрыл крылья и не без удовольствия спланировал на луг, прямо на свой ползучий, извивающийся корм. Я подумал: в эту минуту исполнилось предначертание, которое жизнь определила для скворца, когда отделила клубочек белка от старых скворцов, поместила его в оболочку яйца и замкнула скорлупой, а потом послала в мир как самостоятельное существо. Но мне тут же пришло в голову, что от молодого скворца, чей первый полет я наблюдал, тоже отделятся молодые скворцы. Я узнал круговращение жизни и понял: то, чего хочет жизнь, не имеет ни начала, ни конца.

Тот, кто прячется за звук своих слов, боится тишины.

Я вглядываюсь в предметы так долго, пока они не заговорят со мной.

Прежде чем самому начать писать, я читал разнообразнейшие книги. Мне сказали, что для начинающего писателя побудительным толчком к работе должно быть чтение. Но очень скоро я --">