Сергей Прокофьевич Пылёв - Избранники народные

посошок», «Запорожную», «Коню в морду», «Стременную»… Всего около двадцати трех концевых чарок.

Откушав «Прощальную», Пушкин повертел у меня перед носом удостоверением кандидата в депутаты. Невзрачное такое, вроде библиотечного читательского билета.

— Имею на то полное право! — с номенклатурными густыми интонациями четко обозначил свою позицию Анатолий Иванович.

Кстати, голос у Пушкина всегда отличался командирским напором и таким густым, дерзким рокотом, от которого тараканы разбегались по щелям. Людей тянуло броситься на землю и начать спешно окапываться. Сказывалось, что человек в свое время с отличием окончил Ростовскую высшую партийную школу. Его неплохо научили доходчиво и руководяще общаться с народом. Простым и очень простым.

— Все это тебе в копеечку влетит… — умно сказал я.

— Чего бы ты понимал… — по-цыгански прищурился Анатолий Иванович. — Сегодня политика — лучший бизнес. А я и сейчас не намного беднее… Абрамовича.

Фефилов-Пушкин масштабно вздохнул и вновь властно раскинул коньяк по своим золоченым емким чаркам (на каждой поясок из аккуратных бриллиантиков). Он на какое-то время потерял ко мне всякий интерес. Точно остался один в квартире. Один на один со своими полнотелыми «бабками».

— Что ж ты, успешный миллиардерщик, мне в прошлом году денег на издание тоненькой книжки для детишек не дал? — мутно усмехнулся я. — Как я тебя просил…

— Правду, писателишка и задрипанный пенсионер по совместимости?

— Правду… Если ты ее знаешь…

— Так вот секи: не про то пишешь… Идиотизм чиновников, хамство бизнеса и всенародная безысходная боль… Мутата! — Пушкин сладко раззевался, разводя плечи, и вдруг пальцами хлестко прищелкнул. — А ты холопскую гордыню свою и зависть к чужим вольным деньгам отринь и развесели меня, возвысь! Воспой даже! Может быть, тогда и отстегну твоей типографии тысяч пятьдесят из неучтенки. Секешь?

— А то, барин…

Звонки в дверь прекратились. Теперь по ней аккуратно стучали. Вернее, постукивали. Явно ладошкой слабого пола.

Я открыл и увидел две озорные губастые девичьи улыбки. Абсолютно студенческие.

— Здравствуйте, можно войти? Мы из штаба кандидата в депутаты Анатолия Ивановича Фефилова!

Сели рядом на диван, плотно сжав коленки. Огляделись, с какой-то стати хихикнули и, переглянувшись, благоденственно вручили мне предвыборную программу Пушкина. Календарик памятный. А потом пятьсот рублей под роспись в какой-то блефовой ведомости.

— Столько же получите, проголосовав за Анатолия Ивановича…

И тотчас излетели из моего вдовцового, болезненно искривленного пространства, словно переместились в другое измерение, полноценное и гармоничное, куда мне вход запрещен отныне и навсегда. Лишь оставили тысячи летучих молекул весело-женственного «Опиума». Я их все до одной втянул в себя, точно дегустатор — аромат легендарного французского вина «Шато д’Икем» урожая, скажем, 1787 года и стоимостью под 100 ООО долларов за бутылку. Виноград для этой уникальной реликвии был собран, когда на престоле в Париже еще находился Людовик XVI, а в США пост президента занимал Джордж Вашингтон. Так я ущербно подзарядился напрочь забытой женской энергетикой.

А уже через минуту, переведя дыхание, ринулся к Пушкину с забытой бодростью. Озорно помахал перед его цыганским носом «пятисоткой»:

— Не желаете похмелиться, ваше высокоблагородие?

Анатолий Иванович мучительно поежился:

— Через три часа Ритка повезет меня кодироваться…

— Второй раз за полгода?

— Третий…

— Тогда прими эти деньжищи на поддержание качества медицинских услуг.

— Откуда у тебя, пенсионеришка, такие крутые бабки? Наследство получил?

— Твои агитаторши меня озолотили. Только что. Еще и дамских духов с волшебными феромонами позволили чуток испить. Так что я сейчас чувствую себя одновременно Абрамовичем и Казановой.

Анатолий Иванович дернул головой так, будто невидимка попытался свернуть ему шею. Позвонки отчетливо хрустнули, точно в теле у него некто с явным удовольствием звучно щелкнул пальцами.

— Гламурные суки… — глухо проговорил кандидат в депутаты облду-мы. — Я же их четко предупреждал: в мой дом не соваться! Извини, гнусная накладочка вышла. Мне стремно, сосед.

— Проехали… — снизошел я. — Чего не сделаешь во имя реализации своей программы спасения воронежской провинции. Деньги, однако, возьми. --">