Тамара Ветрова - Гроб для Даниила Хармса

Тамара Ветрова
Гроб для Даниила Хармса

Повесть

Морковь (вылезая из земли):

Я задыхаюсь в этих кучах,

Дай на воздухе побегаю.

Даниил Хармс. “От знаков миг”

1

Даниил Хармс был трудолюбивейшим из писателей, это истинная правда. Ни Гейне (будучи немцем), ни Паустовский либо Глеб Нагайко с ним не сравнятся. Те тоже работали с азартом, но до Хармса им всем было далеко, как до луны. Они рядом с Хармсом – как маленькие красные рачки рядом с горой Шайтан (есть на севере уральского региона такая гора – довольно крупное природное сооружение). Среди множества псевдонимов за Даниилом Хармсом даже укрепилось прозвище Пчела. Но это уж не из-за трудолюбия, а потому что Хармс, в чаду работы, неумолчно жужжал. И жалил, жалил оппонентов, если те попадались под руку! Таковы многие русские писатели, кстати говоря, а не один Хармс. Они безжалостны к идейным противникам иной раз до такой степени, что в сердцах могут даже надавать по морде, будь ты хоть сто раз уважаемый писатель. Как тот же Глеб Нагайко схватил-таки по морде, причем как? Самым диковинным, даже фантастическим образом. Писатель спокойно шел по лесу, знакомясь с природой. Наблюдал, делал в голове заметки, которые впоследствии могли пригодиться. Прикидывал, как раскроет дома заветную тетрадочку и напишет рассказ “Гусь”. А главным героем сделает медведя, ради подтекста… Ну-с, шел таким образом Глеб по лесу, и вдруг получает по морде. Да так смачно – точно кто-то только и ждал, когда завидит в чаще гуляющего писателя. Нагайко, будучи человеком изрядной храбрости, присел. Прикрыв руками голову, произвел осмотр: мол, кто таков, что бьет меня по морде?! И что если так дело пойдет, то русский писатель уж не сможет выйти в поле либо в лес ради осмотра природной благодати. А будет торчать дома, как перст, как глупый осколок какой-нибудь ненужной вещи.

Распорядок дня Даниила Хармса была таков. В девять часов утра Ххоермс закуривал трубку и наблюдал за соседними рыбами. Это может показаться странным, ведь пред окном Хармса не было реки. Реки-то не было, а рыба водилась, голубая сестра человеческая. Тут Хармс поступал как некто Поименов: становился против окна своего и часок-другой созерцал рыбье царство. Играя хвостами, рыбы плыли в разных направлениях, а Поименов молча и сосредоточенно наблюдал буйный ход жизни. Всякую минуту его отвлекала сестра – по мужу Никифорова, галантерейная барышня, хотя и бестолковая; потом приходили один за другим соседи, и у каждого находилась для Поименова просьба: кто просил одолжить соли, кто, наоборот, приносил спички, кто предлагал дружбу и участие. Они точно сговорились, стараясь отвлечь Поименова от его рыб.

– Жабрами обрастешь! – орала жена Татьяна Фрунарева. – Тьфу, и гадок же ты мне, мой друг.

Но Поименов только отворял рот, не состязаясь с этой бестолковой публикой. Он мечтал обратиться в красивую блестящую сайру и, уж более ни на что не отвлекаясь, скользить в темных водах.

– Ничего, – говорил себе Даниил Хармс, – книги книгами, но главное для человека дом, приют. Когда все уж будет готово, никто ко мне не посмеет и сунуться, будь ты хоть сто раз рыба!

Притом писатель ничего не имел против рыб, он их любил, рыбы были молчаливы и терпеливы. Стражи вод – что тут добавишь? У Хармса имелось дело, которому он посвятил всю свою жизнь (и даже смерть). Огромной важности дело. В двух словах это не поддается описанию. Тут оставила свой след и наука (наука будущего); и мечты человека, устремленные прочь от земных недугов. Закуривая трубку, Даниил Хармс с улыбкой рассуждал, как он все устроит к общему изумлению и радости. А сам, сам как будет доволен! Это великое изобретение, дело человеческих рук и головы. Это будет покрепче, чем выдумка капитана Немо! Не надо большого ума, чтобы изобрести подводную лодку. Это та же мыльница, которую ты толкаешь в ванной под толщу вод. Изобретение Хармса другое дело. Оно еще послужит человечеству, но тут надобно успеть. Надо застать это человечество, не то выйдешь во двор в 12 часов утра, а там лишь летает песок над ящиком. Голубь предупреждает об опасности милую подругу. Тишина, газеты клочья лежат за границей помойки. Но ни одного человека не встретишь, нету людей, одни трамваи шныряют, наполняя грохотом беззащитный город. Никого нету, не выйдет тебе навстречу молодая девица, не скажет: милый Ганс! Такая решительная пустота, будто Бог прилетел с Земли Франца Иосифа, в латах изо --">