Юлия Франк - На реках вавилонских

того, чтобы переехать этот мост, возможно, была и еще какая-то причина, но уж никак не желание разок без помех посидеть с ним в тесном уголке. Снаружи в машину проникал холодный воздух, пахло бензином и немного — летом, но скорее, ночью и накатывающим холодом. Смеркалось. К машине подошел человек в полицейской форме и наклонился к месту водителя, чтобы получше разглядеть, что происходит в салоне. Его карманный фонарик слабо осветил наши лица, он едва горел, да еще и мигал, словно с минуты на минуту собирался погаснуть. Полицейский сверил все имена и лица, одно за другим. Я в свою очередь уставилась на его бледное лицо с низким широким лбом; глаза у него были глубоко посажены, выступающие скулы словно втягивали их в глазницы, — лицо уроженца Померании, выглядевшего уже немолодым, хотя он и был еще не стар. Он постучал своим фонариком по задней дверце и сказал, что здесь нам нельзя стоять с открытыми окнами. Окна из соображений безопасности должны быть закрыты. Проверив документы даже у Кати и Алексея, он сказал:

— Выходите.

Мою дверцу заклинило, я стала ее трясти, пока она не открылась, и я вышла.

— Нет! — крикнул мне человек в полицейской форме, стоявший по другую сторону машины. — Не вы, только дети.

Я села обратно и обернулась.

— Вы должны выйти, — повторила я. При этом я взяла Алексея за руку и крепко ее сжала. Он высвободился. Моя рука скользнула в пустоту. Только теперь я заметила, что дрожу. Хлопнула дверца. Полицейский что-то сказал моим детям, чего я не расслышала, он указал на нашу машину, покачал головой и похлопал Алексея по худенькому плечу. Потом я увидела, как дети последовали за ним и скрылись в одноэтажном строении. Над темным окном горела неоновая лампа. Я ждала, когда в окне загорится свет, однако оно так и оставалось черным. Возможно, внутри были спущены жалюзи. Или заглянуть туда мешало особое затемнение. Только изнутри можно было посмотреть наружу — так же, как через покрытые медной краской стекла во Дворце Республики. Король глядел наружу и мог наблюдать свой народ, в то время как люди на улице смотрели на слепые окна, щурясь от их блеска, и не могли ничего сквозь них увидеть. Если бы они находились на одном уровне с королем и его окнами, на уровне зеркального отражения, то могли бы, по крайней мере, увидеть самих себя, были бы вправе встретить свой собственный, откровенно любопытный взгляд. Однако эти маленькие люди стояли внизу, на площади. А наверху, в окнах, не отражалось ничего, кроме неба. На взгляд никто не отвечал. Но стекла этого окна, здесь, были непроглядно черными, бездонно черными, угольно — черными, черными, как вороново крыло, и чем дольше я на них смотрела, тем неестественнее мне это казалось. Никакого блеска, ничего оранжевого. Весь свет давно поглощен, нет ни ворона, ни угля, ни бездны, одна сплошная чернота. Окно окажется не чем иным, как ловушкой. Герд погасил сигарету и закурил новую.

— Как это прекрасно — такая тишина.

Он упивался этими минутами со мной наедине. Эти люди будут спрашивать Катю и Алексея, почему мы хотим переехать на Запад, каждого ребенка в отдельности заведут в комнату без окон, посадят на стул и скажут: "Мы хотим кое-что узнать, и ты должен сказать нам правду, понятно?" И Катя кивнет головой, Алексей же уставится на свои ботинки. "Смотри на меня", — скажет Алексею чиновник. При этом он похлопает мальчика по спине, как товарища по работе, коллегу, своего человека. И не будет знать, что Алексей, даже если поднимет голову, увидит его лишь смутно, ибо от его очков уже мало толку. Он охотно смотрит на свои ботинки, это вещи, находящиеся дальше всех от его глаз, и, тем не менее, принадлежащие ему, притом он точно знает, как выглядят эти ботинки. Может, чиновник станет ему угрожать, может, дернет его за руку, чтобы Алексей не забывал, насколько такие люди сильнее его. Может, они обступят его втроем, впятером, вдруг вся эта комната заполнится чиновниками в мундирах, сотрудниками народной полиции, госбезопасности, солдатами-пограничниками, начальниками, практикантами, помощниками — но в этом случае каждый из них окажется менее значимым. Что нужно вашей матери по ту сторону границы? Давно ли она знакома с этим мужчиной? Любит ли она его? Видели вы, как он ее целует? А она его? Как они целуются? Хочется вам иметь такого отца с Запада? Привез он вам подарки? Какие? Значит, он капиталист. Верно? Молчание. Что мог на это ответить Алексей? Ответы могли быть только лживыми. По --">