Денис Александрович Гуцко - Там, при реках Вавилона

Гуцко Денис Там, при реках Вавилона

Денис Гуцко

Там, при реках Вавилона

Повесть

Гуцко Денис Николаевич. Родился в 1969 г. в Тбилиси. С 1987 г. живет в Ростове-на-Дону. Окончил геолого-географический факультет Ростовского университета. Служил в СА. Участник Форума молодых писателей России (Москва, Липки, 2001, 2002, 2003). Стипендиант Министерства культуры РФ по результатам второго Форума. Первая повесть "Апсны Абукет" ("Букет Абхазии"), "Вкус войны" опубликована в журнале "Знамя" (2002, 8) и в сборнике "Новые писатели" (М., 2003).

1

- А как ты там оказался, в Грузии?

- Проще некуда. Родился. А мой дед туда попал в Гражданскую. Семью раскулачили, его один комиссар с собой в Тбилиси забрал.

- Это как это? Раскулачили - а комиссар с собой забрал? Да еще куда - в Тбилиси!

- То есть он сначала его забрал, а потом семью раскулачили. Война же была. Гражданская война.

- А почему ты Митя? А Дима - нельзя? Это ж одно и то же?

- Нет, я Митя, никакой не Дима. У бабушки был младший брат Митя. Он во время войны - это во время Отечественной уже - в партизанах был. На день рождения матери пришел домой. С фиалками. Поздравить... И соседи немцам донесли. Его расстреляли. На глазах у матери расстреляли.

- Черт! Такой акцент у тебя!

Пыль и бессонная ночь лежат на лицах противной маской. Хоть и полны глаза иголок, поспать не получится. Сиди, глазей очумело в серое растекающееся утро.

Холодно.

БТР стоит на обочине, между блескучей лентой трассы и мутными кустами. Пять ссутулившихся спин на БТРе. АК деревянными прикладами между сапог. Кто-то прячет нос за жиденький воротничок кителя, кто-то сует руки в штаны поглубже, туда, где потеплее. На днях должны были перейти на зимнюю форму одежды. Не успели. Трасса бежит к розовому пупырышку солнца. На востоке грязновато светлеет, из-за прямоугольных наростов города растут густые клубы дыма. Горит, видимо, давно.

Холодно. Хочется есть.

Они сидят на ледяной броне, подложив под задницы брезентовые подсумки. Дует слабенький ветерок, но им, не кормленым и не выспавшимся, хватает и его - дрожат, как дворняжки. Спать в движущейся "коробочке" - дело непростое, а в этой, бортовой номер 202 - еще и опасное. Можно угореть. Вентилятор воздушного охлаждения развернут задом наперед и гонит горячую вонь прямиком в десантный отсек. Бронированная душегубка. Чтобы не задохнуться, приходится наклоняться к открытым бойницам. Водителю хорошо. Сидящему рядом комбату - тоже. В лицо летит свежий воздух, а спины согреты, как возле печки.

- Морду бы набить водителю, - ворчали они. - Фашист х...в.

Да куда там, водители БТРов в учебке не чета курсантам. Курсанты (так их здесь называют; прямо как в военных училищах), будущие младшие сержанты полуфабрикат, пластилин цвета хаки. Оставь надежду всяк, сюда входящий. Для них учебка - полугодовой ад. С ними обращаются, как с недочеловеками. Считается, что после такой обработки из маменькиных сынков должны получаться мужики, командиры.

Водители - белые люди. Они "на постоянке", оттрубят два года и домой. Плац, подернутый летним маревом или замазанный зимней жижей, они видят издалека, мельком, по дороге в боксы. Начальство их не трогает, были бы машины на ходу. Даже кроватей не застилают. Санаторий.

Хочется есть и спать.

На одном из пятерых, Лапине Алексее, лопоухие галифе. Торчат в разные стороны треугольные кавалерийские уши. Неужели до сих пор шьют? Или сохранились на складах со времен Первой Конной?

Лапин - москвич, а москвичей в армии не любят. Об этом узнаешь в первую же неделю. Сообщают, чтоб и ты знал, чтобы участвовал. Собственно, это главное - знать, кого именно не любить. Лапин - москвич, а каптер - бакинец. Бакинский еврей Литбарский. Москвичей Литбарский не любит особенно, с извращениями. То ткани на портянки нарежет величиной с почтовую марку. То выдаст сапоги на пять размеров больше. А то вот - штаны-галифе.

Лапин сломается. Сломается, не выдержит. Он и не противится. Кажется, прислушайся - и услышишь треск и скрежет внутри вялого, беззвучного Леши. Сначала он был нормальный, анекдоты рассказывал. А потом будто провалился куда. Але, Алеша! Нету его - под землю ушел. Непросто это - ощущать всеобщую нелюбовь. Посложнее, чем бегать в ОЗК на солнцепеке. Его чураются, будто это заразное.

Ехали всю ночь. Под монотонное урчание-покачивание соскальзывали в дрему и тут же утыкались лбом в ствол или броню. Сначала было посмеивались друг над другом, но скоро надоело. Хватали ртом свежий --">