Дарья Всеволодовна Симонова - Шанкр

устрашающе темному коридору притопал хныкающий домовенок - сын. Как обычно. Все как обычно. Елизавета Юрьевна осталась безобразно дымить на кухне. Рот уже разъедало кислое никотиновое море, но сглотнуть в доме уже было нечего, гастрономическая пустота с готовностью вернулась на эту кухню. Как ночь, которая всегда возвращается, хоть весь хлам земной подожги. Но челюстям упорно хотелось работать, чего нельзя было сказать об остальном. Жевать, глотать, сосать - местами всякую дрянь - Юрьевне хотелось постоянно. Это все нервы, нервы и неудовлетворенность по семи статьям. По-буддийски - чакрам. Буддизм всегда в моде, а все модное можно упрощать. Даже опошлять и вольно толковать... Выкуривая предпоследнюю, Елизавета Юрьевна постаралась выползти из коллапса. Надо было что-то придумать! "Итак, тема сегодняшнего занятия - сифилис..."

Мозги стремительно леденели, как кура в морозилке. Одиноко-одиноко. Даже еще более одиноко. Одна на чужой кухне - как и Рита сейчас, кстати. Только она курит бычки, Елизавета Юрьевна знала это наверняка. Уж в таких Рита гостях, и сюда она не пошла, ибо все-таки семья, ребенок, а она теперь прокаженная... Господи, молча причитала Елизавета, глядя в спящие дома, - у людей семья, мыльные оперы вечерами, книжки доктора Спока, а у них - сифилис. Мария-соседка в общаге заверяла в его излечимости, но тут же упоминала о зловещем "крестике", остающемся в крови навсегда... О паре-тройке летальных исходов и ненадежности предохранения. Мол, если на роду написано - не отвертишься, никакими резинками не спасешься, или уж сам пенис должен быть прорезиненным...

"Стоять, Зорька!" - урезонивала себя Елизавета, вспоминая узколобый и анемичный соседкин анфас. Последнее дело - доверять Марии с ее истеричной тягой к пророчествам и недоласканностью в детстве и теперь. Мария горло надорвет на всяких небылицах - лишь бы завладеть вниманием, пусть даже недовольным. Надо пожалеть Марию и пропустить ее мимо ушей, мимо себя. Положим, бытовой формы нет, нет в природе, только если нос уже провалился. В промежности уже, разумеется, подозрительный зуд, но это все нервы. Нос зато прочен, как скала. Дети спасены, то бишь нетронуты заразой. Бог ты мой, какой идиотизм! Какие еще дети?! А благополучных гадов в спящих окошках хотелось... нет, не хотелось расстрелять. Они ни в чем не провинились. Они сами умрут. Потом. Если захотят. Конечно, захотят, не нашелся еще идиот, пожелавший колбаситься на этой планете вечно...

Пришла бы эта дурочка сюда! Она Юниса боится, которого нет. При мысли о Юнисе Елизавете расхотелось жить. Если эта респектабельная чистоплотная вонючка узнает о сифилисе... Страшно и подумать. Хрен мордастый! Рожа толстая, как у вахтерши. А ведь Наташа все ему расскажет, как на духу.

Скорей бы завтра. Встретиться бы с Риткой и все узнать. Подробней. Будто бы в этом есть смысл! В подробностях - нет, но в словах. Главное - говорить, плакать... и даже опорожняться, ничего не задерживать в себе. Мудрецы советуют, а с ними все, кому не лень. Юрьевна не принимала всерьез риткину угрюмость до сего момента. Какие-то там туманные симптомы, сроки, кто их разберет. С ее истеричной экстравертивностью, исповедями первым встречным, а потом - вторым, третьим... На разных языках и с разной сутью, и каждая последующая противоречит предыдущей, но все правда. И белое - правда, и черное - правда, и в этом Рита клялась не задумываясь. А когда Лиза ради азарта ловила ее на слове, Рита умно поводя глазами, объясняла: "Вот представь: ты исповедуешься батюшке, патеру, раввину... Неужели ты всем им выложишь одно и то же?" На это у Елизаветы козырей не имелось - она с трудом представляла вероисповедательную канитель и в церкви не ходила. Рита тоже не ходила, однако любила поумничать на сей счет... Елизавета ей безоговорочно потакала и доверяла - что касается разглагольствований и книжек. Но идя по реальной улице, бьющей в лоб реальным кулачищем ветра, Рита легко могла спутать грушу с клизмой. А уж что касаемо физиологии - здесь Маргарита под настроение могла выдумать себе любой недуг и посвятить день прощанию с бытием.

Мучительно вспоминались строчки из медицинской брошюрки "Плоды легкомыслия", брезгливо прочитанные еще в школьной поликлинике. Мол, все порочно и наказуемо, что без любви. Не повезло вымышленной 16-летней девочке, польщенной диск-жокейским вниманием... Или что-то в этом духе. Истории о некоей М. устрашают куда изощреннее Куприна или Мопассана. В этом докторишки --">