Уильям Тревор - Детская игра

Уильям Тревор Детская игра

Джерарда и Ребекку сделала братом и сестрой полоса сумятицы и страданий. Видели они эту полосу по-разному — Джерард из своего дома, Ребекка из своего. Два года неистовых ссор, перепалок и примирений, попыток начать сызнова, крахов и улаживаний, затем конечные оскорбления и разрыв — вот какой тайный театр приоткрывался им от случая к случаю.

В обоих рухнувших браках было по одному ребенку, и последний отрезок желчных стычек завершился неожиданным согласием по поводу раздела семей. Главные действующие лица решили, что сами разберутся лучше, чем суд по делам о разводе. Отец Джерарда, неповинный в случившемся, согласился отпустить сына жить к матери, поскольку так было удобнее. Мать Ребекки — также пострадавшая сторона — объявила себя неспособной воспитывать дочь от брака, который теперь ей опротивел, и добавила, что не может больше жить там, где жила в этом браке. В ней, сказала она, развилась тяга к самоубийству, которую усиливает знакомая обстановка, и ради девочки она готова пойти на разлуку с ней. Другая женщина не поверила в ее искренность — говорила, что это все так, пробный шар, — но оказалось, что не пробный шар, и согласие было достигнуто.

В теплый день — в ту среду, когда Искатель Славы выиграл дерби, — мать Джерарда вышла замуж за отца Ребекки. Потом они встали все четверо, прищурив глаза от яркого солнца, и кто-то щелкнул фотоаппаратом. Джерарду было десять, Ребекке девять — почти ровесники. Джерард был темноволосый, заметно худой, в очках. Ребеккины рыжеватые волосы шли изогнутой линией, обрамляя округлость щек. Глаза у нее были темно-голубые, яркие. У Джерарда — карие и серьезные.

Мало пока что зная друг друга, они относились друг к другу нейтрально, без нежности и без неприязни. Джерард потеснил Ребекку в доме, где она выросла, но это значило для нее гораздо меньше, чем отъезд матери.

— Уживутся, — негромко сказал отец Ребекки в кафе после церемонии.

Поглядев на детей, молча сидевших рядом, его новая жена сказала — будем надеяться.

* * *

И они ужились. Соединенные без спроса, как беспомощные мелкие территории при заключении всеобъемлющего мира, стали дружить. Они скучали по прошлому; обида и обездоленность сблизили их. Они говорили про тех двоих, кого посещали по воскресеньям, — про побежденных и перемещенных, изгнанных из центра событий на периферию.

Переоборудовав чердак, наверху сделали одну комнату с невысоким потолком, окнами от самого низа и новым паркетным полом, простирающимся чуть не до края земли. Стены покрасили в бледно-лимонный цвет, и, где на светлый ясень паркета падали солнечные полосы, он казался почти белым. Мебели не было. С длинного наклонного потолка свисали две голые лампочки. Так выглядела ничейная земля, на которой Джерард и Ребекка разыгрывали браки и разводы. Это была их тайная забава — слова гасли на губах, когда кто-то входил, вежливость прикрывала обман.

Ребекка вспоминала, как ее мать расплакалась за ланчем — внезапно, кладя ложкой горошек на Ребеккину тарелку, опрокинулась в некрасивое отчаяние. «Что с ней такое?» — спросила Ребекка, провожая взглядом убегающую от стола мать. Отец вместо ответа вышел из столовой следом, и чуть погодя послышались звуки ссоры. «Ты мне ненависть к себе внушил! — кричала мать раз за разом, да так пронзительно, что Ребекка подумала: соседи услышат. — Как тебе удалось внушить мне такую ненависть?»

Джерард вошел в комнату и увидел, что мать держится за щеку. Отец стоял у окна и смотрел наружу. Сзади одна его рука стиснула другую, как будто не пуская. Джерард испугался и вышел, его краткое присутствие сошло незамеченным.

«Подумай о ребенке, — упрашивала Ребеккина мать в другой раз, в другом настроении. — Останься ради нее хотя бы».

«Похотливая сука!» — Слова яростного обвинения отец Джерарда пробормотал с запинкой, не своим голосом, дрожащие губы кривила гримаса, с которой он не мог справиться.

Эти и подобные сцены, казавшиеся концом всего, что имело значение, позднее разглядывались из бесстрастия и безопасности новой дружбы. Сожаление было изгнано, раны залечены; спасительным оказалось грубое средство. Знания, почерпнутые из телефильмов, позволили выстроить в пустоте чердачного пространства мир греха и романа.

— Подумай о ребенке! — обезьянничала Ребекка, а Джерард кривил губы, как отец, когда назвал мать похотливой --">