Андрей Александрович Матвеев - Средиземноморский роман

восемьдесят, оба увешанные золотыми цацками и оба с накаченными мускулами.

В общем — какая-то барселонская братва.

И они все стали орать и размахивать руками, все обитатели автобуса прилипли к окнам, в ожидании, когда в ход пойдут кулаки.

Наш водитель и та троица действительно немного помахали руками, из «ситроена» выбралась еще и дамочка, ростом и комплекцией под стать как папе, видимо — свекру, так и сыну — соответственно, мужу.

Она тоже стала голосисто вопить и махать руками, потом наш водитель забрался обратно в автобус и сел на свое место.

— Закрой дверь, — сказала по-испански ему наш гид Катя.

— Они не полезут, — ответил водитель.

И тут в открытую дверь ворвались все трое — дамочка осталась на улице — и принялись избивать нашего водителя.

Они метелили его, не давая ему встать.

По щеке водителя лилась кровь, он пытался отбиваться, но сидя это делать было неудобно.

Наши русские женщины заголосили на весь автобус и потребовали, чтобы наши русские мужики вмешались.

И те двое парней, которые сидели впереди и из-за которых, собственно, мы и опоздали с выездом — они задержались в магазине «Маркс и Спенсер» — бросились в драку.

Троица выскочила из автобуса, и тут появилась полиция.

В голубых форменных рубашках — каталонская, в белых — федеральная, то есть испанская.

А автобус стоял в самом центре Барселоны, и вокруг собралась целая толпа зевак.

Между прочим, те, что в «тойоте» и в «ситроене», были испанцами — так нам сказала Катя.

А водитель — повторю — каталонцем, хотя все может быть наоборот.

Только вот все они оказались «мачо натуралес», и такого взрыва воистину звериной ярости я не видел никогда в своей жизни.

И эта ярость клокотала все то время, пока каталонская, равно как и испанская полиция, собирала показания, а подъехавшая скорая залечивала раны как нашего водителя, так и парочки громил из «ситроена» — папаша вдруг отчетливо захромал, а у сынка на полщеки разлился фингал.

Закончилось все, между прочим, тем, что одного из наших забрали в участок, хотя потом очень быстро отпустили.

Уже когда водитель, отвезя нас в Бланес, не приехал обратно и не сказал, что если бы не русские, то его бы убили.

И действительно бы убили, потому что не просто мачо, а «мачо натуралес».

Естественно, что после всего этого мне не очень хотелось обратно в Барселону, хотя сейчас-то я понимаю, что Барселона тут ни при чем.

Просто так сложились обстоятельства.

У меня вот рядом с домом буквально вчера ночью из гранатомета стреляли по магазинчику.

И разнесли всю витрину и полмагазина в придачу.

А еще на днях кого-то зарезали в троллейбусе.

А еще на днях…

Так что Барселона тут ни при чем, разве что легенда о «мачо натуралес» оказалась истинной правдой, но сейчас мне в Барселону хочется гораздо больше, чем до того, как я побывал в ней впервые.

Потому что она тоже — часть моего средиземноморского романа, как и крашеный блондин из спортивной «тойоты», как и громилоподобная, гориллообразная, увешанная золотыми цацками и с выпирающими из-под коротких рукавов рубашек парочка, чуть не убившая нашего водителя.

Хотя я стоял рядом с их «ситроеном» и не заметил на нем ни одной царапины.

Видимо, действительно — просто «мачо натуралес».

18

Осталось совсем немного.

И прежде всего — про Жирону и Фигерас.

Бланес — Барселона — Жирона — Фигерас.

Географические точки моего средиземноморского романа.

Фигерас, как известно, родина Сальвадора Дали.

В Жироне — знаменитые средневековые кварталы.

В Жирону мы приехали часов в двенадцать, сделав круг по центру, припарковали машину, вышли из нее и оказались в тихом и каком-то странно-зачарованном месте.

Было жарко, солнце играло на разноцветных фасадах тех самых средневековых домов, что входят во все путеводители.

До домов надо было идти по мосту через речку Ониар, очень мелкую, но довольно широкую, и, глядя с моста, было видно, как почти по поверхности воды ходят большие и упитанные карпы.

И их никто не ловит.

Мы перешли мост и углубились в эти узенькие улочки, постоянно карабкаясь по брусчатке мостовых вверх, по направлению к кафедральному собору Жироны — собору Святой Марии.

И через каких-то двадцать минут мы оказались возле него и вошли под его высокие и — как и положено — гулкие своды, и дочь моя внезапно притихла и только и сказала: — --">