Юрий Марксович Коротков - Виллисы

Юрий Коротков Виллисы

Такие морозы иногда случаются в конце февраля — будто напоследок, зиме вдогонку. Ранним вечером вымирает Москва, воздух едва прозрачен от взвешенных колючих льдинок, свет окон, реклам и фонарей расплывается, как чернила на сырой бумаге, грохочут по ледяным ухабам троллейбусы — промерзшие жестяные короба, в которых еще холоднее, чем на улице; из метро валит тяжелый пар и пахнет баней, редкие прохожие, до глаз укутанные шарфами, спешат домой, каждый в одиночку храня свой островок тепла. Да что спешат — бегут, спасаются. Но и крепкие стены домов не всегда спасают, потому что в такие морозы трещат по швам панельные башни и рвутся обледеневшие провода.

А бездомному и вовсе горе…

В последнем письме мать виновато, вполстрочки, после «крепко целую» и приветов от родни и знакомых, сообщала, что вернулся отец, и Юлька сразу после уроков помчалась на «междугородку» звонить в Рудник — соседям через улицу, у которых стоял телефон.

На том краю земли давно была ночь. Юлька переполошила соседей, слышно было плохо, мать тотчас начала плакать. «Гони его, поняла? — кричала Юлька, приставив ладонь к трубке. — Гони к черту!» — «Жалко…». Сквозь стекло переговорной кабины на нее пялился солдатик-узбек с серыми обмороженными ушами. Юлька повернулась к нему спиной. «А себя тебе не жалко? А Зойку с Катькой не жалко?» — «Жалко…» — и снова слезы. На редкость содержательный получился разговор.

Троллейбуса долго не было — наверно, опять где-то оборвалась линия, и Юлька пошла обратно пешком, срезая дорогу через Арбат. Москву она знала плохо, только район вокруг училища да центральные улицы, сразу заблудилась и теперь металась по темным, наполовину выселенным переулкам наугад сворачивая то налево, то направо. Короткая нейлоновая куртка от мороза стояла колом, под нее задувал ветер, колени одеревенели и едва гнулись, и Юлька вдруг с ужасом поняла, что никуда не дойдет, просто упадет и замерзнет посреди огромного чужого города, под равнодушным взглядом чьих-то теплых окон.

Она нырнула в подъезд, дернула внутреннюю дверь — заперто.

Юлька, подвывая от отчаяния, перебежала в другой дом, здесь над замком был крупно выцарапан код. Она потыкала в кнопки окоченевшими, негнущимися пальцами, замок нехотя щелкнул, она вошла и поднялась на второй этаж. Откинула капюшон, зубами стащила варежки и всем телом прижалась к высокой батарее, просунув руки между секциями.

Больно заныли отходящие от мороза пальцы, куртка оттаяла, свитер стал понемногу пропитываться теплом. За дверью ближней квартиры слышался звук наполняемой ванны — гулкий, уютный: неразборчиво бубнил телевизор, прошаркали по коридору шлепанцы. Юлька представила себе эту квартиру с высоченными потолками, ванную с мягким ковриком, набором косметики на полочке под зеркалом, кухню со стопкой тарелок в раковине, комнату с длинными, наискосок, тенями от настольной лампы. И ее обитателей, неторопливо, по-домашнему пьющих чай, не подозревающих даже, что рядом с ними чуть не замерз живой человек…

Внизу хлопнула дверь подъезда, загудел, поднимаясь, лифт и остановился на втором этаже. Юлька отскочила от батареи и принялась деловито рассматривать номера квартир, ожидая, когда человек пройдет. Но шаги замерли у нее за спиной. Тетка с авоськой, набитой пакетами молока, бдительно следила за ней. Юлька подумала, что молоко в пакетах замерзло, и если разорвать картонку, молоко будет стоять в тарелке голубоватым столбиком, потихоньку оплывая.

Она осмотрела все четыре квартиры и пошла вниз по лестнице.

— Вам кого? — спросила тетка.

— Мне?.. Так… — не оборачиваясь, ответила Юлька.

— А если так, нечего по подъездам шляться!.. Подзаборники!

Строгий фасад училища светился в густой морозной тьме тремя сплошными рядами окон. Юлька пробежала через пустынный заснеженный сквер, еще из-за стеклянных дверей увидела в интернатском вестибюле двух чужих парней и вахтершу Ольгу Ивановну, стоящую перед ними с раскинутыми руками. Один из парней присел, пытаясь прошмыгнуть под рукой.

— Куда? Куда? — Ольга Ивановна схватила его за куртку. — Родителей не пускаем, а вас, кобелей, — пусти козла в огород!

Юлька стряхнула снег с сапожек и вошла.

— Юля! Азарова! Объясни им, не пойму, кого хотят, Лену какую-то! Раньше волосатые кругами ходили, теперь стриженые лезут. Как медом намазано…

— Юля! Юлечка! — долговязый --">