Паскаль Брюкнер - Любовь к ближнему

Паскаль Брюкнер Любовь к ближнему

Даниэль и Алъберу в память об «Оливе»

Франсуа Самюэлъсону, моему попутчику в дороге Париж – Страсбург

* * *

Нагота женщины мудрее учения философа.

Макс Эрнст

Пролог

Мне только что исполнилось двадцать лет, я как безумец бродил по улицам, тела жгли мне глаза Платья, блузки скрывали невероятно нежную кожу, к которой я никогда не прикоснусь. Я был болен этими недосягаемыми существами, уже обретенные партнерши не могли меня насытить. Я чувствовал себя, как бедняк перед миллиардером: любой животик превращался в роскошь, которой я был лишен. Мне было двадцать лет, я был робок, мои нынешние возлюбленные удовлетворяли лишь крохотную долю моих желаний.

Однажды, когда я брел по бульварам, более обычного взволнованный разнообразием лиц, прелестью гуляющих женщин, меня посетило озарение: все эти тела могут быть моими, я сам должен предложить свое любой, кому приглянусь. Мой аппетит рикошетил от одного силуэта к другому, собирая идущих мимо женщин во все более богатые, невероятные сочетания. Я уже видел их сидящими на мне верхом, душащими и сжимающими мне лицо ляжками. Мне пришлось плюхнуться на скамейку, чтобы не упасть. Слишком много чудес есть на свете: я не хотел, чтобы меня прогнали с этого пиршества.

Ко мне подошел испугавшийся за меня старик.

– Вы себя хорошо чувствуете, молодой человек?

Восторженным тоном, указывая на текущую мимо толпу, я ответил:

– Глядите, сколько их, скольких можно желать, касаться.

Он недоверчиво покрутил головой. Он просто не видел этого великолепия. Как передать ему охвативший меня восторг? Почти час я сидел, дожидаясь, пока пройдет головокружение. Встал я только тогда, когда все понял.

Я поклялся сохранить верность истине этих ослепительных мгновений.

Глава I Посвящение херувима

Конечно, весьма скоро я предал свою клятву, зарыл ее в глубинах памяти. Это было обещание пьяницы, не выдержавшего испытания реальностью. Две ловушки, подстерегающие любого, – общественное и семейное благополучие – поймали и меня. Я женился в двадцать один год, завел троих детей, начал выстраивать завидную карьеру. Короче, натворил глупостей даже раньше, чем все остальные.

Прелести жизни

Я рос избалованным мальчиком, этаким обласканным пудельком. Я был младше своего брата на восемь лет, и родители холили меня как дар Провидения, как счастье, на которое они даже не надеялись. Я жил в замкнутом пространстве, среди деревянных игрушек, маленьких электрических поездов и замков. До сих пор я представляю себе рай как прочно запертую комнату, где происходят чудеса. Мне выпало нежное детство, воспитавшее во мне ощущение собственной значимости: меня никогда не удивляло, что меня любили, еще меньше – что мне отдавали предпочтение. Напротив, меня поражало невнимание. Я купался в благоухании непрекращающихся похвал. Сколько бы их мне ни отпускали, я не думал смущаться. Я вырос в коконе, беззаботной, всегда пребывающей в ровном настроении игрушкой, равнодушной к горестям своих родных.

При моем рождении произошла странная вещь: сообщение о моем появлении на свет излюбленная газета моих родителей (естественно, левая) по ошибке наборщика поместила в рубрике некрологов. Таким образом, уже через сутки после выхода из материнского чрева я был объявлен почившим, что вызвало целый хор тревожных возгласов. После этого ко мне относились как к воскресшему, как к выжившему в страшном кораблекрушении. Мои родители привыкли за меня тревожиться и до самого моего совершеннолетия защищали от мира с его мерзостями. Сколько себя помню, мать мной восторгалась: грудным младенцем, спящим, сосущим палец или пьющим из бутылочки – я был восхитителен. Леон, мой бедняга брат, ужасно от всего этого страдал. Мое появление на свет стало для него концом эфемерного господства. Я был Единственным и Неповторимым, а он навсегда остался бестолочью. С десяти лет, поняв, что родители забросили его ради меня, он припал к холодильнику, черпая в нем смысл существования. Конченый обжора, он к пятнадцати годам набрал сто двадцать килограммов, беспрерывно поглощая гамбургеры, мороженое, сладости – все, в чем содержался крахмал. За столом он неизменно требовал добавки. Каким горем было для нашей матери и для меня видеть, как он выходит из кухни с новой тарелкой --">