Ги де Мопассан - Осечка

Ги де Мопассан Осечка

Я ехал в Турин через Корсику.

Из Ниццы я отплыл в Бастию пароходом и, как только мы вышли в море, заметил хорошенькую, скромную на вид молодую даму, которая сидела на верхней палубе и смотрела вдаль. Я подумал: «Вот и дорожное приключение».

Я пристроился напротив и стал разглядывать ее, задаваясь всеми теми вопросами, какие обычно задаешь себе при виде незнакомой привлекательной женщины: о ее положении, возрасте, характере. Вслед за тем стараешься угадать то, чего не видишь, судя по тому, что видишь. Взглядом и воображением пытаешься исследовать то, что скрыто за корсажем и под платьем. Когда она сидит, определяешь длину талии; стараешься рассмотреть, стройна ли ножка; оцениваешь достоинства руки, по которой можно судить о тонкости прочих суставов, и форму уха, выдающего происхождение яснее, чем метрическое свидетельство, не всегда достоверное. Прислушиваешься к ее словам, чтобы постичь склад ее ума и по интонации определить сердечные склонности. Ведь тембр и оттенки голоса открывают опытному наблюдателю весь сокровенный строй души, так как между мыслью и голосовым аппаратом всегда существует полная, хоть и трудно уловимая гармония.

Итак, я пытливо наблюдал за своей соседкой, выискивая характерные приметы, изучая жесты, ожидая откровения от каждой позы.

Она открыла дорожную сумочку и вынула газету. Я потирал руки от удовольствия: «Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу тебе, что ты думаешь».

Она начала читать передовую статью с удовольствием и жадным любопытством. Мне бросилось в глаза заглавие газеты: Эко де Пари. Я был озадачен. Она читала хронику Шолля^[1]. Что за черт! Она поклонница Шолля, она шоллистка? Вот она усмехнулась. Ara! Верно, какое-нибудь вольное словцо. Значит, вы не чопорны, голубушка. Отлично! Шоллистки — о, они любят французское остроумие, шутки с солью, даже с перцем! Добрый знак. И я подумал: испытаем-ка ее по-другому.

Я сел рядом и с не меньшим вниманием принялся читать томик стихов, купленный на дорогу: Песню любви Феликса Франка.

Я заметил, что ее быстрый взгляд поймал заглавие на обложке, как птичка ловит мошку на лету. Несколько пассажиров прошло мимо нас, чтобы взглянуть на мою соседку. Но она, казалось, с головой ушла в свою хронику. Дочитав до конца, она положила газету на скамью между нами.

Я поклонился и спросил:

— Не разрешите ли, сударыня, пробежать вашу газету?

— Пожалуйста, сударь.

— Позвольте предложить вам взамен томик стихов.

— Пожалуйста, сударь; это забавно?

Я несколько растерялся от такого вопроса. Про стихи не спрашивают, забавны ли они. Я ответил:

— Вернее — это прелестно, изысканно и очень поэтично.

— Тогда дайте.

Она взяла книжку, раскрыла и начала перелистывать с удивленной гримаской; было ясно, что она редко читала стихи

Порой она казалась растроганной, порою улыбалась, но совсем по-иному, чем при чтении газеты.

Я спросил как бы между прочим:

— Вам нравится?

— Да, пожалуй, но я предпочитаю забавные книжки, вообще все веселое, я не сентиментальна.

И мы разговорились. Я узнал, что она жена драгунского капитана из гарнизона Аяччо и что едет она к мужу.

Очень скоро я догадался, что она совсем не любит мужа. То есть любит, но без особого пыла, как любят человека, не сумевшего оправдать надежды, какие он подавал женихом. Он таскал ее за собой из гарнизона в гарнизон, по всевозможным захолустным городишкам, скучным-прескучным! Теперь он вызывал ее на этот остров, где, должно быть, ужасная тоска. Нет, жизнь балует далеко не всех. Она предпочла бы пожить в Лионе у родителей, — ведь у нее множество знакомых в Лионе. А вместо этого приходится ехать на Корсику. Право же, военный министр слишком мало ценит ее мужа, несмотря на его отличный послужной список.

И мы принялись болтать о городах, где бы ей хотелось пожить.

Я спросил:

— Вы любите Париж?

— О сударь! — воскликнула она. — Люблю ли я Париж! Как можно задавать такие вопросы? — И она начала говорить о Париже с таким пылом, с таким воодушевлением, с таким неистовым восторгом, что я подумал: «Вот на какой струнке следует играть».

Она обожала Париж, издали, с затаенной алчностью, с безнадежной страстью провинциалки, с отчаянным порывом пленной птицы, которая целыми днями смотрит в лес из окна, где висит ее клетка.

Она закидывала меня вопросами, захлебываясь от нетерпения; ей хотелось выведать все, решительно все, за пять минут. Она знала по именам всех --">