Герман Банг - У дороги

Герман Банг У дороги

1

К приходу поезда начальник станции надел форменную тужурку.

– Эх черт! Поспать бы еще четверть часика, – сказал он, потянувшись. Он и сам не заметил, как вздремнул над отчетами.

Он раскурил погасшую сигару и вышел на платформу. Когда начальник станции прохаживался по платформе, – молодцеватый, руки в карманы, – в нем все еще чувствовался бывший лейтенант. Да и ноги сохранили кавалерийскую кривизну.

Пять или шесть батраков из окрестных усадеб стояли, заняв всю середину платформы; стрелочник тащил предназначенный для погрузки багаж – один-единственный ящик зеленого цвета, выглядевший так, точно он недавно побывал в канаве.

Рванув калитку, на платформу вышла пасторская дочь, девушка гренадерского роста.

Начальник станции щелкнул каблуками и отдал честь.

– Что нынче привело сюда фрекен? – осведомился он. «При исполнении обязанностей» начальник станции всегда придерживался тона, каким в былые дни изъяснялся на офицерских балах, когда еще служил кавалеристом в Нестведе.

– Решила прогуляться, – ответила дочь пастора.

Разговаривая, она как-то странно взмахивала рукой, словно хотела прихлопнуть собеседника.

– А впрочем, сегодня возвращается фрекен Абель.

– Как – уже?

– Да.

– И по-прежнему никакого просвета на горизонте? – Начальник станции поиграл в воздухе пальцами правой руки. Пасторская дочь рассмеялась.

– А вот и семейка пожаловала, – сказала она. – Я воспользовалась случаем и улизнула от них…

Начальник станции поклонился дамам Абель – вдове и ее старшей дочери Луисе. Их сопровождала фрекен Иенсен. На лице вдовы была написана покорность судьбе.

– Да, – сказала она, – я пришла встретить мою Малютку-Иду.

Вдова попеременно встречала то Луису, то Малютку-Иду. Луису весной, Малютку-Иду – осенью.

Дочери проводили по полтора месяца в Копенгагене у тетки. «Моя сестра, статская советница», – говаривала фру Абель. Советница жила на пятом этаже и пробавлялась тем, что раскрашивала аистов, – каждый аист стоял на одной ноге на подставке из терракоты. Фру Абель посылала дочерей к сестре с неизменными пламенными надеждами.

Она посылала их к ней вот уже десять лет кряду.

– Ах, какие письма писала нам в этот раз Малютка-Ида!

– О да! – поддакнула фрекен Иенсен.

– И все-таки самое отрадное, когда твои птенчики дома, под материнским крылом, – сказала фру Абель, умиленно посмотрев на Луису-Старшенькую. При этой мысли фру Абель даже утерла слезу.

Полгода, что птенчики проводили дома, они только и знали, что бранились между собой и пришивали новые отделки к старым платьям. С матерью они вообще не разговаривали.

– Разве мы выдержали бы в этом медвежьем углу, если бы не семейные радости, – сказала вдова…

Фрекен Иенсен кивнула.

За поворотом у трактира раздался собачий лай, и на дорогу выехала коляска.

– Это Кьер, – сказала дочь пастора. – Что ему тут понадобилось? – Она пошла к калитке в конце платформы.

– Нет, вы только подумайте! – Владелец усадьбы Кьер вылез из коляски. – Самая страда, а Мадсен свалился в тифу. Пришлось по телеграфу вызывать нового управляющего – черт его знает, еще окажется какой-нибудь болван… Сегодня должен приехать…

Кьер вышел на платформу.

– Говорят, кончил высшую сельскохозяйственную школу, – кабы только это пошло ему впрок, – да еще будто с наилучшей аттестацией… А-а, Бай, здорово… – Мужчины обменялись рукопожатием. – Что новенького?.. Как жена?

– Спасибо, хорошо… Стало быть, встречаешь управляющего?

– Да, этакая досада. И главное дело – в самую страду…

– Выходит, мужского полку прибыло, – сказала дочь пастора, размахивая руками так, словно заранее давала приезжему затрещину. – С Малышом-Бентсеном будет их, значит, шесть с половиной…

Вдова взволнована. Не зря она предупреждала Луису-Старшенькую: не надевай прюнелевых ботинок.

Главное «украшение» Луисы-Старшенькой – ее ноги… маленькие аристократические ножки…

Вот ведь предупреждала же она дочь…

Фрекен Луиса задержалась в зале ожидания, – она прикалывала вуаль. Девицы Абель любили носить платья с глубоким вырезом, прикрывая его жабо, искусственным жемчугом или вуалью.

Бай подошел к окну кухни, чтобы сообщить жене о приезде нового управляющего… Дочь пастора, болтая ногами, уселась на зеленый ящик. Потом вынула часы и поглядела на них.

– Бог ты мой, до чего же эти мужчины любят --">