Григорій Федорович Квітка-Основ`яненко - Основание Харькова (старинное предание)

панотца твоего, батюшку, как зовут?

— Батюшка.

— А ещё как?

— Никак больше.

— Где он?

— Поехал.

— Куда?

— Не знаю.

— А этот Агафон, кто он такой?

— Он наш.

— Он взял тебя от батюшки?

— Нет, батюшка велел ему со мною уйти, а Агафон купил лошадь да привёз меня к вам, в Киев. Меня одного, а Гриши уже не было.

— А кто же этот Гриша?

— Кто? А как же? брат мой.

— Где же он?

— У тётушки. Вот-то уж верно забудет совсем по-русски!

— Кто же тетушка твоя и где она живёт?

— Ещё дальше того города, где мы жили; а я не знаю ничего, хоть и не спрашивайте. Спросите у Агафона. О! он всё знает. И какие сказки умеет рассказывать. Как я был ещё маленький, так он много мне их говорил. А Гриша, бывало, тотчас уснёт.

И из таких коротких ответов не всё можно было понять, потому что он в них вмешивал немецкие слова.

Агафон же был так слаб, что его не смели беспокоить расспросами. В дороге и подъезжая к Киеву, он преодолевал болезнь и напрягал силы, чтобы добраться до города; а когда уже нашёл пристанище, то бодрость и напряжённые последние силы оставили его, и он к вечеру впал в бесчувствие.

Поутру он казался крепче и свежее; на расспросы пана Ясенковского отвечал:

— Не смогу ещё всего порядком рассказать; много-много нам горя было!.. Даст бог, укреплюся ещё маленько, должен вам всё открыть, чтоб вместе отыскивать боярина моего... Приголубьте сироту... дитя боярское...

— Отдохни, старик! Тебе тяжело говорить. Будешь покойнее, пришли за мною, мне хочется всё знать.

— Что могу, расскажу... Нужно бы и боярина отыскивать... коли смерть не свяжет... Ох, бедный боярин!.. — и старик замолк, утирая слёзы.

Пан Ясенковский оставил его, чтобы он не изнурил себя рассказами.

Ещё настал день, но старик видимо слабел… К вечеру спросил священника и примолвил: «Но нашего... нашего, православного... святого закона. Благодарю бога, что кости мои не останутся в неверной земле, а лягут в богоспасаемом граде!..»

Из ближнего монастыря призван был духовник, но, по слабости больного, исповедь была краткая, и он, приобщившись св. тайн, призвал пана Ясенковского и с большим усилием сказал:

— Умираю, батюшка!.. Не оставьте сироты!.. Боярин... скоро будет в Киеве... коли благополучен... Спросите в Лавре... у отца... забыл. Здесь (положив руку на свои рубища) цепь... гривна*... крест... в опале он… бумаги... господи! я верный раб... сохранил... — далее из слов его не можно было ничего понять... потом затих и скончался.

В рубище, бывшем на нём при приезде к пану Ясенковскому, найдены зашитыми в полах и рукавах золотых и серебряных, разных цен, пятьдесят шесть монет; также золотой крест, длинная цепь чистого золота русской работы. Гривны же и бумаг, о коих упоминал Агафон, вовсе не было. Находили места, где было зашиваемо нечто большое, но как Агафонова одежда была ветха, то зашитое прорывало платье. Старик перешивал в другое место, и легко случиться могло, что из последнего места всё сохранённое, также протерши рубище, выпало где-нибудь в дороге, и Агафон в слабости от болезни не почувствовал и не хватился, а умирая, полагал, что всё при нем.

Взвесивши цепь, пан Ясенковский с духовником записали вес её и число монет, сложили всё это в один ящик с описанием, при каком случае всё это найдено, запечатали общими печатями, и пан принял на свое сохранение. Крест же, как, видимо, данный ребёнку при крещении, тут же повесили на маленького Андрея.

На этом кресте длиною в вершок и довольно полновесном с одной стороны изображено было распятие, отличной заморской работы, а на другой стороне вырезаны были русские, церковные слова под титлами, но только так неясно и без разделения слова от слова, что видимо было, что их вырезывал не знающий русского языка и копировал из написанного. Почти все буквы были исковерканы, некоторые уподоблялись немецким, даже были вместо букв произвольные фигуры, не означающие ничего. Вот что ясно прочесть можно было:

... раба Божия, боярина Московс... с...

Афанас... сын Андрей, родился в лет...

7102 Ноемвр... в 24 д... в Риге

Верного раба божия и усердного слугу боярского Агафона похоронили по приличию. Малютка Андрей, чувствуя своё положение, плакал неутешно. Потом убедительно просил пана Ясенковского «пойти в Киев, отыскать отца и Гришу и привести их к нему».

Пан Ясенковский, сколько мог, объяснил ему, что, не знавши вовсе, кто отец его, где он находится, невозможно --">