Орасио Кирога , Рубен Дарио , Роберт Эйкман , Мэнли Уэйд Уэллман , Джулиан Готорн , Реми де Гурмон , Жан Лоррен , Марсель Швоб , Изидор-Люсьен Дюкасс (Лотреамон) , Лоуренс Даррелл , Фредерик Джордж Лоринг , П де Васто , Эмилия Пардо-Басан , Лестер дель Рэй , Винсент О’Салливан - Бокал крови и другие невероятные истории о вампирах

и ощущает вдруг чье-то дыхание; он выхватывает меч, размахивает им во все стороны, бьется с тенями. А наутро он весь покрыт синяками и царапинами, язык бессильно свисает набок изо рта. Он повстречался со стригами. Видывал я, как стриги расправлялись с мужчинами, крепкими и сильными, словно быки, и даже с волками-оборотнями.

Это полнейшая правда, говорю вам. Мало того, это признанные истины. Я не рассказывал бы о них и мог бы сам усомниться, не будь случая, от которого у меня все волосы встали дыбом.

Когда сидишь ночью у одра покойника, можно услышать стриг: они поют песни, которые уносят вас в даль и порабощают. Голос у них молящий, жалобный, трепещущий, как птичьи трели, и нежный, как стенания зовущего вас младенца: противиться ему невозможно. Служил я тогда у хозяина, ростовщика со Святой дороги. С ним произошло несчастье: он потерял жену. Я был угнетен, ибо и моя супруга только что умерла — красавица была, клянусь вам, настоящая пышка; но больше всего я любил ее за чудесный нрав. Что ни заработает, все для меня. Заведется у нее хотя бы ас^[6] — мне половину. Возвращаюсь я на виллу и замечаю белые тени, витающие над могилами. Я был вне себя от ужаса — тем более, что оставил мертвую жену в городе. Бегу к поместью — и что же я вижу, переступив порог? На полу лужа крови, а в ней намокшая губка.

По всему дому слышались вопли и рыдания, ибо хозяйка скончалась на закате. Служанки раздирали платья и рвали на себе волосы. В комнате, у задней стены, горел лишь один светильник, похожий на красную точку. Когда хозяин ушел, я зажег у окна большую сосновую ветку; пламя разбрасывало искры, поднимался дым, ветер гнал в комнату серые клубы; огонь то угасал, то вспыхивал вновь; по дереву стекали, потрескивая, капли смолы.

Покойница лежала на кровати; лицо у нее позеленело, у губ и висков собрались бесчисленные мелкие морщинки. Мы обвязали ее голову повязкой, чтобы рот не раскрывался. Ночные бабочки метались вокруг факела, взмахивая желтыми крыльями; к изголовью медленно подбирались мухи, и с каждым порывом ветра в комнату влетали, кружась, сухие листья. Я бодрствовал у изножья кровати и вспоминал обо всех историях, что мне доводилось слышать: о набитых соломой чучелах, какие находили по утрам на кровати вместо умерших, о круглых отверстиях, которые проделывают в телах покойных ведьмы, чтобы высосать кровь.

И тогда в завывании ветра возник пронзительный, грустный и нежный звук, подобный молящему зову маленькой девочки. Мелодия дрожала в воздухе и звучала громче, когда ветер, влетая в комнату, вздымал волосы мертвой; я оцепенел и не шевелился.

Лунный свет сделался бледнее, тени мебели и амфор слились с темным полом. Я повел глазами, глянул в окно и увидел, что земля и небо зажглись мягким сиянием; дальние кусты растворились в нем, тополя предстали длинными сероватыми стрелами. Мне показалось, что ветер утих и листья замерли; за изгородью сада, видел я, скользили тени. Мои веки словно налились свинцом и сомкнулись; до меня донеслись легчайшие шорохи.

Внезапно я вздрогнул от крика петуха; ледяное дыхание утреннего ветра пробежало по верхушкам тополей. Я прислонился к стене; через окно я видел, как темное небо посерело, а на востоке проступила бело-розовая полоса. Я протер глаза; взглянув на хозяйку — до помогут мне боги! — я увидел, что тело ее было покрыто темными синяками, иссиня-черными кровоподтеками величиной с ас — да, с ас! Они усеивали все тело сверху донизу. Я вскрикнул и бросился к кровати; лицо умершей превратилось в восковую маску, а под нею была лишь жутко изъеденная плоть; не было ни носа, ни губ, ни щек, ни глаз — птицы ночи выклевали их, как сливы, своими острыми клювами. И каждый синяк был воронкой с блестящей на дне лужицей застывшей крови; не осталось ни сердца, ни легких, ни прочих внутренностей, а грудь и живот были набиты пучками соломы.

Певуньи-стриги унесли все, пока я спал. Никто не способен противостоять власти колдуний. Все мы — игрушки судьбы.

Наш хозяин зарыдал и уронил голову на стол между серебряным скелетом и опустошенными чашами.

— Ах! ах! — всхлипывал он. — Я богат, я могу удалиться в Байи, в свое имение, я издаю в своих владениях вестник, у меня есть труппа актеров, танцоров и мимов, моя посуда изысканна, мои поместья и копи радуют глаз — но я всего только жалкое тело, и вскоре будут глодать меня стриги!

Ребенок-виночерпий поднес ему серебряную чашу, и он приподнялся на ложе.

Меж --">