Марк Твен - Почему я подал в отставку

заседании совета министров. Но с меня довольно и одного этого заседания. Швейцар при дверях «Белого дома», казалось, не был расположен даже меня впустить туда, и я получил возможность войти только после вопроса, явились-ли уже остальные члены совета? Он ответил, что они уже явились, и только тогда я переступил порог. Они действительно все уже были в сборе, но никто, однако, не предложил мне занять место. Они все глазели на меня, как будто я сюда ворвался насильно.

Наконец, президент сказал:

— Ну-с, милостивый государь, кто же вы такой?

Я протянул ему свою карточку и он прочел: «Марк Твен, секретарь сенатской комиссии по Конхологии.» Тогда он осмотрел меня с головы до пят, как будто до сих пор никогда не слыхал обо мне.

Министр финансов сказал:

— Это тот самый навязчивый осел, который являлся ко мне с советом помещать, на манер календарей, стихотворения, шутки и анекдоты в моих финансовых отчетах.

Военный министр добавил:

— Это тот самый сумасшедший, который был у меня вчера с проектом умертвить часть индейцев посредством просвещения, а остальных перерезать.

Морской министр присовокупил:

— Я узнаю в этом молодом человеке ту самую личность, которая, в течение настоящей недели, неоднократно вмешивалась в мои дела. Он ужасно огорчен, что адмирал Фарагут таскает за собой целый флот, ради «увеселительной прогулки», как он называет это. Его предложение, касающееся устройства такой прогулки на плоту, на столько идиотично, что едва-ли стоит еще что-нибудь говорить о нем.

Тогда я сказал:

— Милостивые государи, я не могу не заметить господствующее здесь стремление набросить покрывало гнусности на каждый акт моей служебной деятельности и воспрепятствовать мне всякими способами подать собственный голос в совете нации. Я не получил повестки на сегодняшнее заседание. Простому случаю обязан я тем, что узнал об этом заседании совета. Но оставим в стороне все это. Я хочу знать только одно:- это заседание совета министров или нет?

Президент ответил утвердительно.

— В таком случае, — продолжал я, — приступим же к предмету нашего совещания и не будем терять драгоценное время во взаимных пикировках относительно наших служебных отношений.

На это ответил министр внутренних дел в своем обычно-добродушном тоне:

— Молодой человек, вы страдаете от недоразумения. Секретари отделов конгресса не состоят членами кабинета. И даже привратники Капитолия не состоят ими, хотя, может быть, это и странно. Поэтому, как бы высоко ни ценили мы, при наших совещаниях, вашу сверхчеловеческую прозорливость, мы все-таки, руководствуясь буквой закона, не в праве сделать из нее какое-либо употребление. Совету нации приходится, к сожалению, обходиться без вашего содействия. Если вследствие этого произойдет какое-либо несчастие, — что, во всяком случае, не изъято из сферы совершенной невозможности, — то да послужит утешением в вашей печали тот факт, что вы и словом, и делом сделали все от вас зависящее, чтобы отклонить это несчастье. Желаю вам всего хорошего. Будьте здоровы.

Эти полные нежности слова успокоили мой взволнованный дух и я вышел. Но слуги нации не знают полного покоя. Едва только достиг я своего местечка в Капитолии и, в качестве истого представителя народа, расположил ноги на столе, как вдруг ко мне подскочил с свирепым видом один из сенаторов конхологической комиссии и сказал:

— Где же вы пропадали целый день?

Я заметил ему, что, если до этого есть дело кому-нибудь кроме меня самого, то я был в заседании совета министров.

— В заседании совета? интересно знать, что же вы там делали? — Сделав вид, что я не замечаю отсутствия с его стороны прямого ответа на мой намек, что ему до этого нет никакого дела, — я подтвердил, что отправился в совет для совещаний.

Тогда он стал вести себя совсем неприлично и в заключение объявил, что уже три дня искал меня повсюду, чтобы я переписал его доклад о каких-то раковинах и, я сам не знаю, еще о чем-то, имеющем какое-то отношение к Конхологии, — но ни один человек не мог меня нигде найти. Это было уже слишком. Это было то перо, которое переломило горб секретарского верблюда. Я сказал:

— Да неужели же вы, милостивый государь, думаете, что я за 6 долларов в день стану еще работать? Если вы так понимаете мои обязанности, то позволяю себе рекомендовать сенатской комиссии по Конхологии нанять для этого какое-нибудь другое лицо. Я не признаю себя --">