Генри Грин - Возвращение «Back»

Генри Грин Возвращение

Глава 1

Автобус остановился у церкви, и из него вышел молодой человек. Тут ему пришлось нелегко, потому что вместо ноги у него была деревяшка.

Дорога резко засинела асфальтом.

В Англии стояли летние дни. Дождевые облака сгрудились над холмом за колокольней. Он безошибочно отметил щели оборонительных бойниц, чернеющих на фоне того бурого, почти кровавого кирпича; и после долго и настороженно смотрел вдаль сквозь кипарисы, туда, где были ряды надгробий. Будто остерегался засады. Вроде той, что была во Франции, когда он потерял ногу, не заметив дула под цветками роз.

И здесь, в кладбищенских деревьях, куда ни глянь, повсюду тоже переплетались розы, розы, розы — они тянулись и алели сквозь узкие прозоры в кронах и вдруг, под тяжестью соцветий, роняли обессилевшие стебли, и издали казалось, будто то там то тут живой, цветущий венок лежит на каменном венке; еще легли на плиты, фризы матовые, мрамор, седой, сырой, как утренние травы; на потускневшие бумажные бутоны под перевернутым стеклом, которые, как водится, увенчивали каждый надмогильный холм, откуда любимые, покинув мир, лелеют жизнь в зеленых всходах, в кипарисах, в розах — что нынче там и тут пылали, рдели, ликовали и ненароком замирали, как этот долгий темный день, и взглядами соприкасались со всеми, кто на них смотрел; иные же поблекли, отцветали, встречали тихо свой черед; и угасали.

Шла еще война. Молодой человек в шерстяном пиджаке и светлых военных брюках был только что освобожден из плена^[1]. И, едва выпала возможность, вернулся.

Он знал городок под холмом, хотя что-то уже позабыл. Он знал каждый его закуток, хотя был здесь совсем чужим. А на кладбище не зашел ни разу. Но теперь пришел навестить ее — ту, которая жила в его сердце, волновала его сон по ночам, когда он был за колючей проволокой — женщину, которую любил, ее положили здесь, пока он был далеко, и звалась она именем из имен — Роза.

Автобус тронулся и увез пассажиров, которые все еще смотрели на него в окно. Он дождался, когда станет совсем тихо, и, тяжело хромая, двинулся вверх по тропинке, в сторону кладбища. Вдруг где-то рядом в тишине взметнулся зычный трескучий клекот всполошившихся гусей, и от этих резких, оглушительных звуков перед ним будто заново в воздух поднялась от упавшего поблизости снаряда целая вязанка хвороста, вонзилась каждым отдельным сучком в небо, сложилась в вышине веером и, полоснув воздух, упала вниз. И все время, пока замолкали гуси, он испытывал то, что увидел; но наступила тишина, и он забыл, мгновенно.

Но осталось чувство непонятной тревоги, словно ему откуда-то поступил сигнал.

Он побрел дальше — туда, где между высокими кипарисами была видна калитка. Но понял, что, прежде всего, надо избавиться от наблюдения. И тогда он запретил себе смотреть на розы. И опустил глаза, чтобы оставаться невидимым, заковылял вперед, волоча по земле своей деревяшкой.

Поскольку откуда-то со стороны церквушки все ближе и ближе дребезжал велосипедный звонок, выбрасывая мелкими очередями снопы трелей, пронизывая зыбким узором воздух, вторя волнистым очертаниям роз, которые — чувствовал он — все еще пристально следили за ним из-за надгробий.

И вдруг встал как вкопанный, увидав, как с вершины холма прямо на него катится на трехколесном велосипеде мальчишка лет шести. Тот быстро разогнался, и молодой человек, несмотря на то, что между ними была закрытая калитка, опасливо сошел с тропинки. Он успел разглядеть его черты, светлые волосы. Но ничего, ничего не шелохнулось в его сердце, да и не могло быть иначе, потому что тогда он еще не знал.

Он был раздосадован. Мальчик слез с велосипеда, открыл задвижку и быстро промелькнул, резко и неприятно брякнув звонком. Молодой человек вернулся на тропинку и медленно продолжил путь. И сей же час забыл о мальчишке, который исчез, который ничего для него не значил.

Ведь Розы больше нет. Она мертва. Умерла, пока он воевал во Франции, — снова и снова повторял он. Она мертва. Он узнал об этом не скоро, только в плену. Розы нет, — твердил он, прислонясь к калитке, — ее без него положили здесь, но почему так, ведь если бессмертие не ложь, то ей, должно быть, совсем не по душе этот скорбный сад. И наверняка --">