Николай Васильевич Гоголь - Старосветские помещики

них, пох­ло­пы­вая в ла­до­ши. Сте­ны ком­нат уб­ра­ны бы­ли нес­кольки­ми кар­ти­на­ми и кар­тин­ка­ми в ста­рин­ных узеньких ра­мах. Я уве­рен, что са­ми хо­зя­ева дав­но по­за­бы­ли их со­дер­жа­ние, и ес­ли бы не­ко­то­рые из них бы­ли уне­се­ны, то они бы, вер­но, это­го не за­ме­ти­ли. Два порт­ре­та бы­ло бо­льших, пи­сан­ных мас­ля­ны­ми крас­ка­ми. Один предс­тав­лял ка­ко­го-то ар­хи­ерея, дру­гой Пет­ра III. Из узеньких рам гля­де­ла гер­цо­ги­ня Ла­вальер, за­пач­кан­ная му­ха­ми. Вок­руг окон и над две­ря­ми на­хо­ди­лось мно­жест­во не­больших кар­ти­нок, ко­то­рые как-то при­вы­ка­ешь по­чи­тать за пят­на на сте­не и по­то­му их вов­се не рас­смат­ри­ва­ешь. Пол поч­ти во всех ком­на­тах был гли­ня­ный, но так чис­то вы­ма­зан­ный и со­дер­жав­ший­ся с та­кою оп­рят­нос­тию, с ка­кою, вер­но, не со­дер­жит­ся ни один пар­кет в бо­га­том до­ме, ле­ни­во под­ме­та­емый не­выс­пав­шим­ся гос­по­ди­ном в лив­рее.

Комната Пульхе­рии Ива­нов­ны бы­ла вся ус­тав­ле­на сун­ду­ка­ми, ящи­ка­ми, ящич­ка­ми и сун­ду­чоч­ка­ми. Мно­жест­во узел­ков и меш­ков с се­ме­на­ми, цве­точ­ны­ми, ого­род­ны­ми, ар­буз­ны­ми, ви­се­ло по сте­нам. Мно­жест­во клуб­ков с раз­ноц­вет­ною шерстью, лос­кут­ков ста­рин­ных платьев, ши­тых за полс­то­ле­тие, бы­ли ук­ла­де­ны по уг­лам в сун­дуч­ках и меж­ду сун­дуч­ка­ми. Пульхе­рия Ива­нов­на бы­ла большая хо­зяй­ка и со­би­ра­ла все, хо­тя иног­да са­ма не зна­ла, на что оно по­том упот­ре­бит­ся.

Но са­мое за­ме­ча­тельное в до­ме - бы­ли по­ющие две­ри. Как только нас­та­ва­ло ут­ро, пе­ние две­рей раз­да­ва­лось по все­му до­му. Я не мо­гу ска­зать, от­че­го они пе­ли: пе­рер­жа­вев­шие ли пет­ли бы­ли то­му ви­ною или сам ме­ха­ник, де­лав­ший их, скрыл в них ка­кой-ни­будь сек­рет, - но за­ме­ча­тельно то, что каж­дая дверь име­ла свой осо­бен­ный го­лос: дверь, ве­ду­щая в спальню, пе­ла са­мым то­неньким дис­кан­том; дверь в сто­ло­вую хри­пе­ла ба­сом; но та, ко­то­рая бы­ла в се­нях, из­да­ва­ла ка­кой-то стран­ный дре­без­жа­щий и вмес­те сто­ну­щий звук, так что, вслу­ши­ва­ясь в не­го, очень яс­но на­ко­нец слы­ша­лось: "ба­тюш­ки, я зяб­ну!" Я знаю, что мно­гим очень не нра­вит­ся этот звук; но я его очень люб­лю, и ес­ли мне слу­чит­ся иног­да здесь ус­лы­шать скрып две­рей, тог­да мне вдруг так и за­пах­нет де­рев­нею, ни­зенькой ком­нат­кой, оза­рен­ной свеч­кой в ста­рин­ном подс­веч­ни­ке, ужи­ном, уже сто­ящим на сто­ле, май­скою тем­ною ночью, гля­дя­щею из са­да, сквозь раст­во­рен­ное ок­но, на стол, ус­тав­ле­н­ный при­бо­ра­ми, со­ловьем, об­да­ющим сад, дом и да­ль­нюю ре­ку сво­ими рас­ка­та­ми, стра­хом и шо­ро­хом вет­вей… и бо­же, ка­кая длин­ная на­ве­ва­ет­ся мне тог­да ве­ре­ни­ца вос­по­ми­на­ний!

Стулья в ком­на­те бы­ли де­ре­вян­ные, мас­сив­ные, ка­ки­ми обык­но­вен­но от­ли­ча­ет­ся ста­ри­на; они бы­ли все с вы­со­ки­ми вы­то­чен­ны­ми спин­ка­ми, в на­ту­ральном ви­де, без вся­ко­го ла­ка и крас­ки; они не бы­ли да­же оби­ты ма­те­ри­ею и бы­ли нес­колько по­хо­жи на те стулья, на ко­то­рые и до­ны­не са­дят­ся ар­хи­ереи. Тре­ху­гольные сто­ли­ки по уг­лам, че­ты­ре­ху­гольные пе­ред ди­ва­ном и зер­ка­лом в то­неньких зо­ло­тых ра­мах, вы­то­чен­ных листьями, ко­то­рых му­хи усе­яли чер­ны­ми точ­ка­ми, ко­вер пе­ред ди­ва­ном с пти­ца­ми, по­хо­жи­ми на цве­ты, и цве­та­ми, по­хо­жи­ми на птиц, - вот все поч­ти уб­ранст­во нев­зыс­ка­тельно­го до­ми­ка, где жи­ли мои ста­ри­ки.

Девичья бы­ла на­би­та мо­ло­ды­ми и не­мо­ло­ды­ми де­вуш­ка­ми в по­ло­са­тых ис­под­ни­цах, ко­то­рым иног­да Пульхе­рия Ива­нов­на да­ва­ла шить ка­кие-ни­будь без­де­луш­ки и зас­тав­ля­ла чис­тить яго­ды, но ко­то­рые большею час­тию бе­га­ли на кух­ню и спа­ли. Пульхе­рия Ива­нов­на по­чи­та­ла не­об­хо­ди­мос­тию дер­жать их в до­ме и стро­го смот­ре­ла за их нравст­вен­ностью. Но, к чрез­вы­чай­но­му ее удив­ле­нию, не про­хо­ди­ло нес­кольких ме­ся­цев, что­бы у ко­то­рой-ни­будь из ее де­ву­шек стан не де­лал­ся го­раз­до пол­нее обык­но­вен­но­го; тем бо­лее это ка­за­лось уди­ви­тельно, что в до­ме поч­ти ни­ко­го не бы­ло из хо­лос­тых лю­дей, вык­лю­чая раз­ве только ком­нат­но­го мальчи­ка, ко­то­рый хо­дил в се­ром по­луф­ра­ке, с бо­сы­ми но­га­ми, и ес­ли не ел, то уж вер­но спал. Пульхе­рия Ива­нов­на обык­но­вен­но бра­ни­ла

--">