Николай Васильевич Гоголь - Вий

на­ук его сде­ла­ли зво­на­рем са­мой вы­со­кой ко­ло­кольни, и он всег­да поч­ти яв­лял­ся с раз­би­тым но­сом, по­то­му что де­ре­вян­ная лест­ни­ца на ко­ло­кольню бы­ла чрез­вы­чай­но бе­за­ла­бер­но сде­ла­на.

- Ты слы­шал, что слу­чи­лось с Хо­мою? - ска­зал, по­до­шед­ши к не­му, Ти­бе­рий Го­ро­бець, ко­то­рый в то вре­мя был уже фи­ло­соф и но­сил све­жие усы.

- Так ему бог дал, - ска­зал зво­нарь Ха­ля­ва. - Пой­дем в ши­нок да по­мя­нем его ду­шу!

Молодой фи­ло­соф, ко­то­рый с жа­ром эн­ту­зи­ас­та на­чал пользо­ваться сво­ими пра­ва­ми, так что на нем и ша­ро­ва­ры, и сюр­тук, и да­же шап­ка от­зы­ва­лись спир­том и та­бач­ны­ми ко­реш­ка­ми, в ту же ми­ну­ту изъявил го­тов­ность.

- Славный был че­ло­век Хо­ма! - ска­зал зво­нарь, ког­да хро­мой шин­карь пос­та­вил пе­ред ним третью круж­ку. - Знат­ный был че­ло­век! А про­пал ни за что.

- А я знаю, по­че­му про­пал он: от­то­го, что по­бо­ял­ся. А ес­ли бы не бо­ял­ся, то бы ведьма ни­че­го не мог­ла с ним сде­лать. Нуж­но только, пе­рек­рес­тив­шись, плю­нуть на са­мый хвост ей, то и ни­че­го не бу­дет. Я знаю уже все это. Ведь у нас в Ки­еве все ба­бы, ко­то­рые си­дят на ба­за­ре, - все ве­дь­мы.

На это зво­нарь кив­нул го­ло­вою в знак сог­ла­сия. Но, за­ме­тив­ши, что язык его не мог про­из­нес­ти ни од­но­го сло­ва, он ос­то­рож­но встал из-за сто­ла и, по­ша­ты­ва­ясь на обе сто­ро­ны, по­шел спря­таться в са­мое от­да­лен­ное мес­то в бу­рья­не. При­чем не по­за­был, по преж­ней при­выч­ке сво­ей, ута­щить ста­рую по­дош­ву от са­по­га, ва­ляв­шу­юся на лав­ке.

--">