Эрнст Теодор Амадей Гофман - Мастер Иоганн Вахт

покоишься в могиле и никогда больше не будешь рядом со мною бодро трудиться на общую пользу!

Сказав это, мастер Вахт обошел весь ряд присутствующих, сердечно пожал руку каждого из подмастерьев, каждого ученика и сказал:

– Вспоминайте его!

Вся артель снова пошла на работу, один Энгельбрехт остался с Вахтой.

– Посмотри, старый друг, – сказал Вахт, – какой дивный путь избрало милосердие божие, чтобы помочь мне перенести великое страдание. В те дни, когда тоска по жене и сыне, погибшем столь ужасным образом, грозила сокрушить меня, дух внушил мне мысль построить чрезвычайно искусный составной висячий мост, который я давно обдумывал, но который до сих пор не давался мне в руки… Вот взгляни!

И мастер Вахт развернул перед ним чертеж, над которым трудился в предыдущие дни, и Энгельбрехт изумился смелости и оригинальности замысла, а также чистоте и тщательности оконченной работы. Так искусно, так остроумно был задуман весь механизм постройки, что Энгельбрехт, хоть и сам был опытный мастер, не сразу разобрался в нем; зато когда мастер Вахт разъяснил ему значение каждой мельчайшей подробности, Энгельбрехт пришел в восторг от точности вычислений и понял, что при выполнении этих чертежей никакой ошибки не окажется.

Вся семья Вахта состояла теперь из двух дочерей, но вскоре его семейному кружку суждено было увеличиться.

Как ни был мастер Энгельбрехт трудолюбив и искусен, ему во всю жизнь не удалось достигнуть хотя бы низшей степени того благосостояния, какое далось Вахту чуть не сразу, увенчивая успехом всякое его предприятие. Энгельбрехту пришлось бороться со злейшим из врагов всякой жизни, против которого никакие человеческие силы не могут устоять: этот враг – телесная хворость – долго грозил его сломить и наконец сломил. Он умер, оставив жену и двух сыновей почти в бедности; вдова его отправилась к себе на родину, а мастер Вахт охотно принял бы на воспитание обоих мальчиков, но взять в дом пришлось только старшего, по имени Себастьян. Этот смышленый парень крепкого телосложения имел наклонность к отцовскому ремеслу, и из него обещал выйти хороший плотник. Он отличался некоторой строптивостью характера, иногда граничащей со злобой, а также значительной долей грубости, доходившей по временам до буйства; но мастер Вахт надеялся победить эти свойства разумным воспитанием. Младший брат, по имени Ионатан, был полною противоположностью старшего: это был миниатюрный, прелестный, хрупкого сложения мальчик, в голубых глазах которого сияли кротость и сердечная доброта. Этого мальчика, еще при жизни отца, взял на воспитание почтенный доктор прав, первый и старейший в городе адвокат, Теофиль Эйхгеймер. Подметив в ребенке задатки проницательного ума и положительную склонность к наукам, этот достойный человек решился сделать из него ученого юриста.

Вот тут-то и сказался один из тех непобедимых предрассудков нашего Вахта, о которых я говорил выше. Вахт был твердо убежден, что все известное под названием юриспруденции есть искусственное нагромождение хитросплетений, клонящихся к тому, чтобы затемнить и спутать настоящее понятие о правде и справедливости, начертанное создателем в душе каждого порядочного человека. Он не мог отрицать пользу и надобность судебных учреждений вообще, но зато всю свою ненависть обрушил на адвокатов, которых поголовно считал если не жалкими обманщиками, то по крайней мере ничего не стоящими людьми, которые ведут постыдный торг всем, что есть на свете святого и достойного уважения. Дальше увидим, что этот разумный человек, имевший такие здравые и правильные взгляды на все остальные человеческие отношения, в этом пункте впадал в грубейшую ошибку, наравне с простонародьем. С другой стороны, он не признавал ни благочестия, ни истинной добродетели у сторонников католической церкви и не верил на слово ни одному католику; но этому предубеждению еще можно было найти извинение в том обстоятельстве, что он вырос в Аугсбурге и там с детства пропитался твердым, почти фанатическим духом протестантской религии. Можно себе представить, как мастеру Вахту больно было видеть, что сын его лучшего друга пошел по той дороге, которую он презирал до глубины души.

Но воля покойного была для него священна; притом всем было известно, что Ионатан, по слабости телесной, не годился ни на какое ремесло, сколько-нибудь требующее физической силы; а когда старый Теофиль Эйхгеймер --">