Эрнст Теодор Амадей Гофман - Мастер Мартин-бочар и его подмастерья

меня так бесстыдно, если б только вы остались исправными бочарами!" Дошло до того, что он часто боролся с мыслью бросить бочарное дело.

В таком мрачном расположении духа он сидел однажды вечером у себя дома, как вдруг к нему, совершенно неожиданно, вошли господин Якобус Паумгартнер и мастер Иоганн Хольцшуэр. Мастер Мартин понял, что речь будет о Фридрихе, и действительно, господин Паумгартнер очень скоро заговорил о нем, а мастер Хольцшуэр стал всячески хвалить юношу и заметил, что при таком усердии, при таком даровании Фридрих, несомненно, не только в совершенстве овладеет чеканкой, но и в искусстве лить статуи станет великим мастером и прямо пойдет по стопам Петера Фишера. Тут господин Паумгартнер начал резко осуждать недостойный поступок мастера Мартина, жертвой которого стал бедный подмастерье, и оба настаивали, чтобы мастер Мартин, когда Фридрих сделается искусным золотых дел мастером и литейщиком, отдал за него Розу, если только она чувствует склонность к Фридриху, пылающему к ней такой любовью. Мастер Мартин дал им договорить до конца, потом снял свою шапочку и с улыбкой сказал:

– Вы, достойные господа мои, усердно заступаетесь за работника, который постыдно меня обманул. Это, впрочем, я ему прощаю, но только не требуйте, чтобы я ради него менял свое твердое решение, – Розы ему не видать.

В эту минуту вошла Роза, смертельно бледная, с заплаканными глазами, и молча поставила на стол стаканы и вино.

– Ну что ж, – начал господин Хольцшуэр, – ну что ж, тогда я должен уступить желанию Фридриха: он хочет навсегда покинуть свой родной город. Он сделал у меня славную вещицу и собирается, если вы, дорогой мастер, позволите, подарить ее на память вашей Розе. Взгляните-ка.

С этими словами мастер Хольцшуэр достал маленький серебряный бокал, чрезвычайно искусно сработанный, и подал его мастеру Мартину, который, будучи великим любителем драгоценной утвари, взял его и с удовольствием стал со всех сторон разглядывать. В самом деле, более прекрасную серебряную вещь, чем этот маленький бокал, трудно было бы сыскать. Изящные гирлянды виноградных листьев и роз переплетались по краям, а из цветов, из их распускающихся бутонов выглядывали очаровательные ангелы, грациозно ласкающие друг друга. Если бы в бокал налить прозрачного вина, показалось бы, будто ангелы, мило играя, то поднимаются, то опускаются на дно.

– Бокал, – молвил мастер Мартин, – и вправду сделан очень тонко, и я рад оставить его себе, если Фридрих примет от меня чистым золотом двойную его цену.

Произнося эти слова, мастер Мартин наполнил бокал и поднес его к губам. В ту же минуту отворилась дверь, вошел Фридрих, на лице которого, мертвенно-бледном, отражалась смертельная скорбь вечной разлуки – разлуки с тем, что всего дороже на земле. Роза, как только его увидела, громким, раздирающим душу голосом воскликнула:

– О милый мой Фридрих! – и почти без чувств упала ему на грудь.

Мастер Мартин поставил бокал на стол и, увидев Розу в объятиях Фридриха, широко открыл глаза, как будто ему явились привидения. Потом он молча снова взял бокал и стал в него смотреть. Вдруг он вскочил со стула и громко воскликнул:

– Роза… Роза, любишь ли ты Фридриха?

– Ах, – прошептала Роза, – ах, я ведь не в силах дольше скрывать это, я люблю его как жизнь свою, сердце разрывалось у меня в груди, когда вы прогнали его!

– Так обними же свою невесту, Фридрих… Да, да, свою невесту! воскликнул мастер Мартин.

Изумленные Паумгартнер и Хольцшуэр в полном замешательстве смотрели друг на друга, но мастер Мартин, с бокалом в руке, продолжал:

– О боже всемогущий, да разве не случилось все так, как предсказала бабушка? "Домик блестящий – это подношенье, пряной искрится он струей, в нем ангелов светлых пенье… Кто домик тот драгоценный в твой дом принесет, того ты можешь обнять блаженно, отца не спросясь своего, – тот будет суженый твой!" О я глупец! Вот он, блестящий домик, ангелы, жених… Ну, господа, теперь все пошло на лад, зять найден!

Тот, чью душу смущал когда-нибудь злой сон, внушавший ему, будто он лежит в глубоком черном мраке могилы, сон, от которого он вдруг пробудился в светлый весенний день, полный благоуханий, солнечного блеска, в объятиях той, что всех дороже ему на земле, женщины, чье милое небесное лицо наклонилось к нему, только тот, кто это переживал, может понять чувства Фридриха, может представить себе всю полноту его блаженства. Не в --">